– Тогда Маарифу ибн Садыку следовало назвать своё творение иначе!!! – проорал взбешенный маг. – Потому что, если бы он знал, что дает имя такого ублюдка, как ты, такому чуду, как Масдай, он бы скорее распустил его по нитке!!!
– Что?!
– Размотал, распустил, выбросил, сжег!!!..
– Что?!..
– Развеял по ветру, и сыновьям своим запретил бы упоминать его!!!..
– Что?..
– Потому что носить одно имя с тобой…
– Что… что… что… ты… сказал… – ифрит затряс чародея так, что у того зубы клацнули и голова замоталась, будто у тряпичной куклы, но остудить всепоглощающую, обжигающую боль, отчаяние и злость в сердце Агафона было уже ничему не под силу.
– Потому что ему носить твое вонючее имя и имена девяти мерзавцев из твоей шайки – позор!!! – маг выкрикнул в лицо врага, замахнулся…
И полетел.
Через несколько секунд голова Агафона встретилась с серебряным фасадом дальнего дома. На мгновение в ней взорвались фейерверки, раскалывая хрупкий сосуд со слепящей, раздирающей нервы болью, и настала ночь.
Осознание того, что он не мертв, что кроме бескрайней тьмы на Белом Свете существует и бескрайняя боль – телесная и душевная – приходило к его премудрию медленно, словно капля смолы стекала по шершавому чешуйчатому стволу к далеким корням.
Последняя погоня, гибель Масдая, безумные очи короля, его огненный шар, жуткие звуки падающих стеклянных тел, снова погоня, снова Масдай, и снова звон стекла о золото тошнотворными липкими волнами накатывались на сражающийся с блаженным беспамятством мозг, каждый раз смывая остатки надежды и воли в холодную тоскливую бездну отчаяния.
Масдай…
Иван…
Сима…
Олаф…
Эссельте…
Селим…
Яфья…
Абу…
Мертвы…
Все…
Все…
Все…
Господи, о Господи милосердный, почему они, почему не я…
Масдай…
Масдай…
Масдай…
Страшная дыра с пламенеющими краями, разрастающаяся на глазах, словно моровая язва, пугающий запах паленой шерсти, безмолвный крик, конвульсии, выворачивающие душу наизнанку, снова возникли в памяти, как вечное огненное клеймо, и Агафон всхлипнул и застонал, не в силах больше выносить ужасное зрелище.
Масдай…
Масдай…
Масдай…
– Масдай… здесь…
– Здесь…
– Не волнуйся…
– Всё в порядке…
Или он всё-таки умер? И попал туда, куда попадают после гибели не только хорошие люди, но и хорошие ковры?..
Или наоборот?..
Масдай здесь?..
– М…мас… д… – тихо прошептали его запекшиеся губы. – М-мас…дай…
– Здесь я, здесь, Агафонюшка. Смирно лежи…
– З…здесь…
Как хорошо, что я всё-таки умер…
– Не дождешься, – брюзгливо-заботливо пробормотал на ухо незнакомый голос.
Кажется, он высказал свою мысль вслух?..
– К…кто…
– Что он сказал?..
– Что он говорит?..
– Ему плохо?..
– Н-нет… м…м…не… н-не… п-пло…хо… – выдавил сипло Агафон. – М…мне… х-х… х-х… х-х-х…
– Хорошо?! – радостно воскликнул женский голосок.
Его премудрие прикусил язык вместе с нарождающимся словом и, не открывая слипшихся, казалось, навеки, глаз, сделал попытку утвердительно моргнуть.
– Врет, – убежденно заявила другая женщина. – Человеку с таким количеством бинтов на голове хорошо не может быть по определению.
Обветренные губы чародея дрогнули и поползли в невольной ухмылке.
– Си…ма…
– Во, оживает! – обрадовался тоже до боли знакомый бас. – Я же говорю вам, он – настоящий воин!
– О…лаф…
– А попить, Агафон-ага? Хотите пить? Вот, пожалуйста…
И потрескавшихся губ его коснулся гладкий край чего-то, содержащего божественно-прохладную жидкость.
Агафон рвано вздохнул, потянулся губами, и вода – или что там было в тонкой, как лист бумаги, фарфоровой пиале – медленно, щедро и блаженно полилась ему в рот, по подбородку, щекам, шее…
Мягкая влажная ткань нежно коснулась его лба и век, стирая остатки недавних мучений, боли и слез, и он вдруг почувствовал, что сможет приоткрыть глаза.
Как он и ожидал, сам, впрочем, нисколько не понимая причины своих нелепых надежд, его окружал круг расплывчатых пятен, постепенно трансформирующийся в череду знакомых родных лиц на приветливом фоне веселой светлой комнаты.
– Эссель…те… Сима… Ваня… Олаф…
И, с каждым новым проявившимся, физиономия волшебника озарялась все более и более широкой улыбкой.
– Яфа… Абу… Кири…ан… Селим…
Когда же в руках самого мощного и самого рыжего из окружавших его людей он увидел абсолютно ровный, яркий и чистый ковер, тепло помахавший ему кистями, все лимиты, отпущенные матушкой-природой на эту функцию, были моментально исчерпаны, и уголки губ, едва не упершихся в уши, безнадежно заклинило.
– Масдай! Масдай… Масдай… Масдай… Но как?.. Ты же… ты ведь… Или я всё-таки?..
– Да жив ты, жив! – нежно потрепал его по плечу Иван. – А как всё это случилось…
– Рассказать – ты всё равно не поверишь… – задумчиво прошелестел Масдай.
– А ты… попытайся…
– Обязательно! – принцесса ласково поправила подушки под его головой. – Только тебе сейчас вредно волноваться.
Агафон непроизвольно гыгыкнул, и тут же пожалел об этом: голова незамедлительно отозвалась колокольным звоном гулкой боли.
– Ох…
– Я же говорю! – поучительно произнесла гвентянка.
– А по-моему, ему надо все рассказать сейчас, – покачал головой Иван.
– Если мы не хотим, чтобы он умер… – загробным голосом поддержала его Серафима.
– Ой… – прижала к щекам руки Эссельте.
– …От любопытства, – так же серьезно договорила царевна.
Друзья его переглянулись, пожали плечами, и согласно кивнули.
– Кто будет рассказывать?
– Наверное, я… – снова прозвучал откуда-то из-за его головы уже знакомый незнакомый голос, послышались шаги обходящего его кругом человека, и в поле зрения его премудрия появился старик-сулейманин.
Удивление, отразившееся на бледной физиономии мага, наверное, было таким выразительным, что в озвучивании не нуждалось, и поэтому дед, опустив глаза и пригладив ладонями бороду, заговорил первым.
