– К бабаю якорному зеркала… – насупленно пробурчал Олаф. – И ковры тоже. Отдайте их женщинам.
– Женщинам хватит всего, о суровый северный воин, – успокаивающе взмахнул руками Великий и, как бы невзначай, пальцы его бережно опустились на край Масдая. – А если тебе не хочется ковров, или еще что-нибудь придется не по нраву – не стесняйся, говори: устроить всё в лучшем виде – мой перед вами долг.
– Ведь нам теперь в этой обстановочке до конца жизни… если она когда-нибудь тут вообще закончится… обитать придется, – полный оптимизма и позитива, пробормотал Агафон.
– Я, само собой разумеется, иногда мечтал жить вечно… а кто не мечтает… Но… как-то не боялся, что мечты мои могут сбыться… – Селим окинул огорченным взором роскошь вокруг него, восстановленную из пепла и руин. – Так вот… вдруг… без предупреждения и шанса всё хорошенько обдумать…
– Надеюсь, в этой вашей… обстановочке… с позволения сказать… найдется родник потина, фонтан сидра, а по утрам маленький ручеек пива? Сортов на сорок? – кисло глянул на хозяина менестрель. – Так, на всякий случай, чисто для медитации поэта?
– Кириан!!! – Эссельте возмущенно расширила очи, голубые как гвентянское небо. – Да как ты можешь в такой обстановке думать про своё… свои…
– Что хочу, то и думаю… – вяло огрызнулся бард, втянул голову в плечи и, ускорив шаги, вырвался вперед. – Ваше высочество… Я, когда Белый Свет защищать вызывался, на вечную жизнь в золотой клетке не подписывался, между прочим… Я домой хочу! У меня ностальгия! Осложненная клаустрофобией! И невеста в Гвенте!..
– Да ты что!.. – позабыв про всё, всплеснула радостно руками принцесса.
– Как ее зовут? – заалело интересом личико Яфьи.
– Она тоже музыкантша? – полюбопытствовала Сенька.
– Почти, – расплылось лицо поэта в непроизвольной улыбке. – Она приказчица в посудной лавке. А зовут – Свинильда.
– Свинильда… – полуприкрыв глаза, мечтательно повторила Яфья. – Какое красивое северное имя!..
– А сама она красивая? – нетерпеливо спросила принцесса.
– Она… – начал было бард, но осекся, оббежал жалким взглядом по окружавшим его янтарным стенам и колоннам, и повесил голову. – Какая разница… Какая вот теперь хоть какому-нибудь сиххё кривобокому разница… Если бы кто-то смог ей передать на прощание, что ее сладкоголосый соловей погиб смертью храбрых в дальних краях при героической попытке спасти Белый Свет…
– Кто погиб? – недопонял Олаф.
– Я, – недовольный то ли тем, что его прервали, то ли содержанием вопроса, фыркнул бард.
– Но ты же живой, – резонно заметил Абуджалиль.
– Для нее это уже казуистика… – подавленно выговорил Кириан, и пасмурно замолчал.
Не зная, что можно сказать в такой ситуации, неловко умолкли и все остальные.
Первым персональные покои, как самый старший, получил Селим.
Как ни старался гостеприимный хозяин создать для него атмосферу неги и роскоши калифского дворца, после смущенных, но многочисленных поправок будущего владельца новое жилище старого стражника всё равно получилось похожим на смесь его комнатки дома и караулки.
– Благодарю тебя, о премудрый и всемогущий чародей, – сложив перед собой руки лодочкой, галантно склонил лысеющую голову Охотник. – Лучшего жилья я не мог рассчитывать получить и в царстве добрых духов, если бы я туда попал, недостойный из недостойнейших!
– Не стоит благодарности, – не слишком довольный результатом своих упрямо приземленных, а местами так просто бесцеремонно сбитых благих намерений, всё же вежливо отозвался старик. – Если тебе будет нужна какая-нибудь посуда, дополнительные предметы обихода, мебель…
– Да нет, о премудрый, ты и так сотворил всего предоста… – начал было Селим, но тут его озарила удачная мысль, и он просветлел лицом. – Надо! Мебель! Мне нужен маленький столик, чтобы поставить на него мой трофей!
– Какой трофей? – удивился хозяин. – Военный? Прости, если это не касается моего скромного ума, но вид у тебя, я бы сказал без утайки, не слишком воинственный. Скорее, ты производишь впечатление человека поэтического склада ума, или мыслителя-философа…
– О, благодарю тебя, Великий, за столь щедрую оценку моих более чем скромных способностей, – потупился польщенный Охотник.
– Это трофей, уведенный позавчера нашим бесподобным Селимом у ассасинов, – лукаво улыбнулась недавним воспоминаниям Серафима. – Вань, у тебя мешок?
– Да, сейчас покажу! – с готовностью отозвался Иванушка, торопливо развязал горловину куля – почти бездонного вместилища общих пожиток и припасов, запустил руку в его недра, порылся, вытащил на всеобщее обозрение Кэмеля, замотавшегося в запасные портянки Олафа, и протянул законному владельцу.
– Небольшой столик, пожалуйста, если тебя не затруднит, ваше премудрие, – стеснительно прижимая верблюда к груди, попросил старика Охотник. – Только чтобы…
Но маг, казалось, оглох.
Расширившимися до предела изумленными глазами смотрел он, не отрываясь, и даже не мигая, на нелепое воинствующее парнокопытное в объятьях отставного стражника.
– Это… Кэмель?.. – старик, наконец, обрел дар речи, и протянул дрожащие руки к статуэтке, уткнувшейся мордой в широкую грудь Охотника.
– Да, он, – с некоторой долей недоумения подтвердил Селим. – Ассасины – а именно у них мы его забрали…
– Сперли, – услужливо подсказал с Масдая мастер-аккомпаниатор.
– Н-ну, да, – без энтузиазма, но согласно кивнул сулейманин, и продолжил рассказ: – Ну так вот. Ассасины считают его своим символом и покровителем. И поэтому, я полагаю, именно его фигурка стала у них…
– Премудрый Сулейман… – враз севшим голосом прошептал едва слышно ибн Садык. – Премудрый всемилостивый Сулейман…
– Да что случилось-то, дедушка? – недоуменно наморщил лоб отряг. – Эта противная сутулая лошадь – редкость у вас какая-то, что ли?
– Редкость?! – подскочил чародей. – Редкость?! Редкость?!.. Да ты так же можешь сказать, что Блуждающий город на Белом Свете – редкость!
– Но он не редкость, – так же горячо возразил хозяину Иванушка, – он – единственный в своем роде!
– Вот и Кэмель – тоже! – на ликующей ноте торжественно закончил Маариф и окинул победным взором недоуменно переглядывающихся гостей.
– Если он тебе понравился – прими его в подарок от нас, – с мягкой улыбкой Охотник протянул старику черно-красного верблюда. – Боюсь, у нашей скромной компании больше нет ничего стоящего, чтобы могло принести удовольствие такому выдающемуся человеку, как ты…
– Э-э-э, нет, любезный Селим, – со вздохом погасив радостный блеск в глазах, покачал головой ибн Садык. – Если он твой – оставь его себе: из него выйдет замечательное украшение для твоих покоев. Вообще-то, Кэмель не переходит из рук в руки как обычный сувенир. Если это действительно Кэмель ассасинов… да, про них известно даже мне – это саксаулово семя существовало и восемь столетий назад… то, насколько я знаю, его надо заслужить. Выиграть. В их поэтическом состязании. А иначе это действительно всего лишь забавная фигурка – и больше ничего.
