Олаф задумался.
Представления о том, чтО богини любви и красоты вешают в спальне обычно хоть на что-нибудь, не говоря уже о восьми саблевидных клыках гиперпотамов, у него имелось отчаянно мало, чтобы не сказать, не имелось вовсе.
– Тапочки… – сонно предположила Серафима, переворачиваясь лицом к огню. – С помпонами… И пакет с зефиром…
– Зачем? – юный конунг вытаращил очи, едва не растерявшие весь сон. – Злых духов отгонять?
– Угу… их самых… – нечленораздельно подтвердила она, на ночь глядя не решившись начинать лекцию на тему «на что женщине можно глядеть по утрам без того, чтобы не свалиться со страха с кровати». – Спокойной ночи…
А ночью Олафу приснился сон, будто попал он волшебным образом в южный Узамбар, чтобы поохотиться на гиперпотамов. Солнышко сверху припекает, снизу от прогретой до самого донышка земли жаром несет, сбоку горячий ветер обдувает – ни убежать, ни спрятаться бедному отрягу. Но делать нечего, назвался истребителем гиперпотамов – полезай в саванну. Взял он тут поудобнее два самых больших топора, и пошел на охоту. Идет, идет – не видать не то, что гиперпотама, а и выкусня малого. Даже птички, уж на что вне сферы его трофейных интересов, а и те попрятались куда-то меж ветвей, и свиристят на разные заполошные голоса оттуда ему на голову. И только подумал разочарованный конунг, что не худо было бы спросить у кого-нибудь, а водятся ли тут вообще гиперпотамы, как земля под его ногами задрожала, будто он не на камнях с глиной, а на барабане стоял. Но не успел он и это обдумать как следует, как вдруг большое разлапистое растопыристое дерево на него кааааак рухнет, кааааак огреет по плечам, потом другое, третье, а четвертое кааааак заорет дурным, но знакомым отчего-то человеческим голосом, хоть и знакомых говорящих деревьев у него отродясь не было не только в южном Узамбаре, но и дома: «Вставай скорее!!!». «Да как же я тебе встану, если ты на меня завалилось?!» – хотел было ответить возмущенный охотник, как пятое дерево осыпало его кучей большущих жестких угластых плодов, один из которых пребольно угодил ему в глаз…
– Вставай, быстрей!!!
И тут он понял, что голос это – Ивана.
– Чевототакое?!..
В следующую секунду он был уже на ногах, топоры наготове – не в видении, а наяву, замутненные сном очи дико обшаривают комнатушку приютившего их старика в поисках страдающего бессонницей и бессовестницей противника.
– Что, посох?.. – рядом с ним с мечом в руке ту же самую операцию проделывала Сенька.
– Нет, посох голубой! – недоуменно пожал плечами Иван, не опуская меча. – Но все книжные стеллажи отчего-то вдруг попадали… и мне показалось, будто снаружи кто-то… что-то…
– Что?.. Землетрясение?.. – донесся слабый голос мастера Мэрхенвальда с кровати у дальней стены, погребенной под сошедшей лавиной фолиантов. – Ребятки, бегите на улицу!..
– …что-то.
Смачный треск сворачиваемого забора ворвался в открытое окно вместе с утробным ревом нескольких луженых глоток.
– Гиперпотам?!..
Дальше на очереди была стена с запертой на засов дверью.
Дрогнув, как картонная, она осыпалась градом камней, словно складывавшие ее каменщики слова «раствор» не знали и знать не могли даже теоретически. И сквозь образовавшуюся пустоту – слова «дыра», «отверстие» и даже «пролом» не подходили сюда по габаритам – просунулись четыре ощеренные пасти. Промеж клыков, как зубочистки, торчали щепки безвинно и безвременно павшего забора.
Сенька истерично прыснула и едва не выронила меч.
На двух средних шеях болталась широкая медная табличка «Хрупкий экспонат! Руками не трогать!».
Медленно обозрев место предстоящего сражения, чудище сделало шаг вперед, снося плечом правый угол и часть смежной стены. Лишившиеся опоры балки испугано затрещали.
– Хель и преисподняя!!! – радостно взревел отряг и, вращая топорами как диковинная гиперпотамокосилка, накинулся на незваного гостя. – Мьёлнир, Мьёлнир, Мьёлнир!!!..
Лезвия топоров врезались в оскаленные пасти, рубя и кромсая, монстр отпрянул, едва не снеся устоявшую ранее стену… но отскочил и Олаф.
Вместо зубов, рогов и прочей гиперанатомии на него полетела какая-то труха и опилки.
– Что за?!..
Крыша над их головами опасно заскрипела.
– Сеня, Масдая выноси!!! Олаф, дедушку!!!
– Он ненастоящий!!! – обиженно взвыл рыжий воин, и крепящийся пока крепеж крыши ломко хрустнул над его головой.
– Мастер Мэрхенвальд?! – вытаращил глаза Иванушка, на мгновение отвлекшись от изрубания чудовища на куски.
– Гиперпотам!!!
– Он из балагана!!! У него табличка!!! Он чучело!!! – выкрикнула царевна, заглушая грохот и шум, и бросилась спасать посох из-под раздавленного камнем стола.
– Что происходит, ребятки?..
Не беря на себя роль комментатора, конунг молча схватил кровать вместе с хозяином и засыпавшей его библиотекой и с размаху грохнул на Масдая.
– Летите отсюда!!! – громовым голосом рявкнул он.
– Садись тоже! – ухватила его за рукав Серафима.
Но это было всё равно, что пытаться остановить бегущего гиперпотама, потянув его за один из четырех хвостов.
– Ну уж нет!!! – азартно прорычал отряг, и весело бросился на обезглавленное Иваном, но всё еще размахивающее когтистыми лапищами, больше похожими на двухсотлитровые бочонки, чудовище.
Глаза конунга разгорались давно и долго подавляемой жаждой битвы, как костер, который пытались тушить керосином.
– Не дождутся, гады реньи!!! Мьёлнир, Мьёлнир!!!..
– Детский сад… – сквозь стиснутые зубы прошипела Серафима, шлепнула Масдая по спине, и тот, не нуждаясь в дальнейших уговорах, ласточкой выскользнул наружу между нависшим краем оставшейся без опоры крыши и добиваемым монстром.
При наборе высоты под потоками встречного ветра книги с кровати осыпались на его мохеровую спину вместе с мастером Мэрхенвальдом. Привстав на четвереньки, старик надвинул дрожащими руками на переносицу очки вверх тормашками, подполз к краю воздушного судна и замер, не зная, бежать ли ему дальше, прятаться или сдаваться на милость хоть кого-нибудь.
– Что проис… – повернул он было голову в сторону Сеньки, но странный шум внизу оборвал его на полуслове, заставил упасть на живот, свесить голову и лихорадочно отыскать его источник.
Разглядев по мере сил и возможностей то, что находилось под масдаевым брюхом, старик онемел.
И всю озвучку за них двоих пришлось делать царевне.
– К-кабуча!!!!!!!!.. Кабуча габата апача дрендец!!!!!!!! – исступленно воззвала она к почти беззвездным небесам.
Потому что с высоты даже в семь метров и даже в почти непроглядную тьму, лениво подсвечиваемую худосочным месяцем, было видно, как от балагана к бывшему домику учителя, низко рыча и подвывая, несется темный живой поток, отблескивающий шерстью, чешуей и слизистыми шкурами, снося все на своем пути, шлепая, стуча и скрежеща по мостовой щупальцами, когтями и копытами.
