В приютивших их стенах воцарилась полная тьма, лишь изредка нарушаемая пробегающими по набалдашнику посоха юркими синими огоньками.
– Пойдет и возьмет, помяни мое слово, дай только время… – кислый взгляд чародея загасил вспыхнувший было костер радости отряга, как ведро воды. – Если раньше тут с голоду не преставимся.
– Да ты чего, волхв! – снова сделал попытку приободриться юный конунг. – Тут же люди жили, ведь ели же они чего-то! Сейчас поищем… Посвети-ка!
С легкостью, будто и не было бесконечного кросса в противогазах по пересеченной местности, Олаф вскочил на ноги и при неохотно засиявшем тускло-желтом свете посоха сунул нос сначала в буфет, потом в ларь. Доклад последовал скоро.
– Да тут еды всякой – на неделю хватит! Если экономить – на две! – довольно сообщил он, поворачивая к магу-хранителю удовлетворенно жующую физиономию.
– А потом? – ядовито полюбопытствовал старик.
– Потом?..
Физиономия застыла на полужевке и стала медленно вытягиваться.
– В смысле – потом?.. Как это – потом?..
– Потом – это через две недели, – услужливо сообщил Аладет.
Олаф попробовал проглотить недожеванное, не сумел, и с отвращением выплюнул в печку-плиту, подняв тучу золы. Брезгливо поморщившись, маг щелкнул пальцами, и дверца плиты захлопнулась с укоризненным чугунным лязгом. Воин сего демарша, казалось, не заметил.
– А разве… ты ничего не можешь придумать? – облизав сухие губы пересохшим языком, через несколько минут проговорил он.
Адалет возмущенно приосанился, выпятил пухлую грудь и вздернул торчащую из-под маски встрепанную бороду к утонувшему во тьме потолку.
– Естественно, могу! Что за нелепый вопрос! Могу!!!
– Ну так что же тогда?!..
– А то, вьюноша бледный, – язвительно прищурился волшебник, – что всё, что я могу придумать, делится на две категории. Первая – то, что нужно реализовывать вчетвером как минимум. Я имею в виду систему амулетов. И вторая – то, на что у меня не хватает подручных материалов или инструментов. Еще вопросы есть?
Олаф, не будучи силен ни в риторике, ни в экзистенциализме,
[23]
честно задумался.
– А может, она повисит там-повисит, проголодается, и уйдет? – выдал он еще один вариант развития событий.
– Выглядывай, поглядывай, – раздраженно дернул плечом маг.
Рыжий парень снова серьезно обдумал сказанное, и от предложения отказался.
Нахмурившись и напряженно поджав губы, он вернул на место топор, со вздохом опустился на голые доски кушетки, подпер квадратный подбородок ладонью размером с пирожковую тарелку и погрузился в невеселое раздумье.
Взяв за середину обеими руками посох, с готовностью отозвавшийся на прикосновение хозяина лиловым светом, Адалет обошел по периметру их убогое убежище.
– Теперь мы немедленно узнаем, если оно попытается проникнуть сквозь щели, – угрюмо промолвил волшебник, утомленно присаживаясь рядом с конунгом.
– И это радует, – кивнул тот.
Старик подозрительно покосился на товарища по заключению, но, не обнаружив насмешки, слегка расслабился, тяжело навалился на прикрытую блеклым домотканым ковриком холодную каменную стену и прикрыл глаза.
Две недели пошли.
– А как мы узнаем, что оно всё еще снаружи? – помолчав минут десять из отпущенных двадцати тысяч ста шестидесяти, Олаф сформулировал, в конце концов, по-новому не дававший покоя старый вопрос. Чародей сердито фыркнул из-под маски.
– Хорошо, специально для маловерных. Показываю.
Он недовольно поднялся, положил посох на воздух – трюк старый, но не перестающий изумлять и восхищать не избалованного лицезрением магии и магов отряга больше, чем любые иные чудеса волшебства вместе взятые – и сделал руками несколько несложных пассов.
– Посох будет перемещаться по комнате вокруг печки в поисках твари за стеной. Обнаружив, остановится. Набалдашник укажет на нее. Смотри, – ворчливо буркнул он, и с видом профессора, принимающего в пятнадцатый раз один и тот же зачет у двоечника, скрестил на груди пухлые ручки и демонстративно-рассеянно отвернулся.
Деликатное покашливание привлекло его внимание и заставило скосить глаза на молодого воина.
– А…Адалет… По-моему, ты… э-э-э… опять перепутал набалдашник с наконечником.
– Что?! – возмущенно взвился маг. – Опять?! Что значит – опять?!..
– Ну… в прошлый раз… ты…
– То было в прошлый! А это – сейчас! За кого ты меня принимаешь?! За старого, выжившего из ума склеротика?!
Простодушный Олаф хотел было ответить, но поглядел внимательно на чародея и вовремя прикусил язык. Вместо этого он примирительно пожал плечами и ткнул пальцем в посох с таким видом, будто указывал на первоисточник всех бед на Белом Свете.
Посох уверенно висел в воздухе.
И набалдашник его не менее, а то и более уверенно, показывал на печь.
Забыв обижаться, волшебник открыл рот и вытаращил глаза.
– Эт-то еще что за ерун…
В комнатке вдруг резко повеяло холодом, погребом, и пахнУло гнилью. Из щелей дверцы потянулись-полились, принюхиваясь и поглаживая воздух, тонкие черные гибкие струйки. Сантиметровый чугун дрогнул и стал покрываться трещинами.
– БЕЖИМ!!! – взревели оба человека в голос.
Топор отряга и огненный заряд мага ударили в дверь одновременно.
Снося обугленные дымящиеся останки дубовых досок плечами, Олаф выскочил на улицу первым, за ним, отставая всего на шаг – чародей.
– Отойди подальше!!! – взревел Адалет, направил в сторону исковерканных обломков злосчастной двери свое оружие, и огненный мячик кометой вылетел из набалдашника, словно только этого и ждал.
– В сторону!!! – снова проорал старик, сместил прицел, и второй сгусток яростно плюющегося пламени ударил в крытую серой соломой крышу.
– Думаешь, поможет? – презрев все рекомендации – как мага, так и здравого смысла, рядом с Адалетом встал Олаф, зловеще поигрывая желваками и топорами и буравя занявшийся интерьер взором синим, как все ледники его родины.
– Бежим, идиот!!!.. – рявкнул волшебник, вцепился в рукав отряга, надеясь увлечь его отсюда, но было поздно. Словно в не изобретенной пока замедленной съемке пылающая крыша домика плавно приподнялась метров на десять, и вихрем разлетелась на огненную пыль и мириады искр. Вслед за ней в разные стороны брызнули алеющими булыжниками стены.
– Ложись!!!..
Так и не разобравшись, кто первым выкрикнул сей полезный, но несколько запоздалый совет, оба человека бросились ничком на землю, прикрыли руками самое дорогое,
[24]
и замерли в неуютном ожидании прилета раскаленной каменюки по голове.
