Я загривком чуял, как прищуренный глаз гранатометчика ловит нас в оптический прицел своего орудия. Мы с Викки лезли вверх по неструганым доскам, выбиваясь из сил, но все равно расстояние до окна сокращалось очень и очень медленно. Если у сицилийца имелись под рукой камни, он мог вообще не тратить ракету, а пришибить нас булыжниками, от которых мы при всем старании не увернулись бы. Впрочем, головорезу не было резона экономить боеприпасы, поскольку кроме нас, иных врагов у него поблизости не осталось.
Однако он мешкал. Выстрел, который должен был, по идее, сейчас прогреметь, не раздавался, хотя я отчетливо видел, что гранатометчик уже занял позицию на парапете смотровой площадки и уверенно держит цели на мушке. Чего же он телится? То, что макаронник внезапно передумал нас убивать, это вряд ли. Выжидает, пока мы подползем к самому окну, чтобы казнить жертв, когда они будут всего в полушаге от спасительного рубежа, на пике своей надежды? Да, такая изощренная манера мстить очень даже в духе сицилийских мафиози. И впрямь обидный выдастся исход у нашего долгого безостановочного бегства…
Поглядывая на изготовившегося к стрельбе врага, я приотстал, пропустив Кастаньету немного вперед, и потому проморгал момент, когда она вдруг совершила резкий рывок к цели. И откуда в подруге только взялись силы? Я заметил лишь мелькнувшие у меня перед носом ботинки Наварро и подивился открывшемуся у нее второму дыханию.
А затем до меня донеслись ее же крики и ругань, оборвавшиеся после звука хлесткой пощечины, которую не заглушил даже неутихающий шум гейзера и водопада…
Вмиг все встало на свои места: и удивительная резвость подруги, насильно втянутой за шиворот в окно, и подозрительное замешательство гранатометчика, не желающего взрывать ракету вблизи притаившихся в засаде собратьев, и нарочито громкие переговоры врага, в которых упоминалась якобы пустующая башня… Сицилийцы намеренно разыграли этот спектакль, чтобы поскорее заманить нас в ловушку и прикончить, не дожидаясь, пока за них это сделает потоп. Разве только они малость переусердствовали: не рассчитали крепость поврежденной крыши, ненароком прикончили своего приятеля и чуть было не сорвали собственный план, но в результате он так и так выгорел. Мы проделали этот долгий путь, чтобы вернуться к его началу, сведя на нет все наши усилия по спасению собственных жизней. С тем же успехом мы могли сдаться макаронникам, когда они только переступили порог Храма Созерцателя, и избавить себя от бессмысленной суеты и наивных надежд на будущее.
Я рванулся было на выручку схваченной Кастаньете, но тут же наткнулся лбом на нацеленный мне в лицо автоматный ствол.
– Не так шустро, pezzo di merda ! – остудил мой благородный порыв держащий меня на прицеле громила-сицилиец. Я послушно замер на месте. Доносившиеся из окна звуки ударов не прекращались, а значит, в правой башне нас караулило как минимум двое противников. Эх, не вовремя я обронил оружие. Пусть не вызволил бы Викки из западни, так хотя бы попытался – все более достойный проигрыш, чем такой.
– Нам плевать, что ты за членосос и кем тебе приходится эта incazzata cagnetta , – продолжал макаронник, небрежно кивнув на избиваемую где-то позади него Наварро. – Ты влез не в свое дело, но лично против тебя мы ничего не имеем. Поэтому выбирай: остаешься со своей потаскушкой или получаешь пулю. Учти, что в твоем случае быстрая смерть – это очень щедрый подарок. Советую воспользоваться им, потому что второго такого предложения не будет.
– Премного благодарен, но я, пожалуй, останусь, – отклонил я столь заманчивое предложение Южного Трезубца. – Наверное, вы еще не в курсе, но креатор Платт на всех нас сильно обижен и не пришлет сюда эвакуатор. Через двадцать минут и мы, и вы отчалим от этой башни прямиком в Черную Дыру. Так какой мне смысл уплывать туда мертвым? Не знаю, как вам, а мне всегда хотелось хотя бы раз в жизни нырнуть с Ниагарского водопада.
– Твое право, – пожал плечами головорез. – Только не думаю, что через двадцать минут ты вообще сумеешь думать о чем-нибудь, кроме молитв. Я оставил тебя в живых не за тем, чтобы ты радовался жизни, а совсем наоборот. Но ты сам напросился, так что не обессудь…
Сказав это, громила-сицилиец бесцеремонно перетянул меня за шкирку через подоконник в башню и, не дав подняться с пола, прострелил сразу оба колена…
Глава 20
Настроение у только что воскресшего в Менталиберте Доминика Аглиотти было отвратительное. Всего четверть часа назад он был пронзен насквозь здоровенным зазубренным копьем и сразу после этого выпал из летящего «Блэкджампера» на крышу находившегося внизу дома. Неприятность выдалась вдвойне досадной, поскольку из всей охотничьей команды, что вылетела на перехват беглецов, Тремито оказался первым, кому пришлось покинуть игру в этом ответственном раунде. В прошлый раз, помнится, когда Доминик со товарищи настигли мерзкую cagnetta в церкви великомученика Пантолеона, Аглиотти остался единственный, кому посчастливилось избежать Полосы Воскрешения. Сегодня все произошло с точностью до наоборот, причем в до обидного неподходящий момент, когда сицилийцы только-только отыскали прячущихся жертв и готовились схватить их, как хватают ястребы запутавшихся в траве цыплят. И если бы не эти зеленые двуногие чудовища, что спутали Тремито все карты, его охота была бы уже завершена.
Аглиотти полностью доверял в таких делах своему старому другу Томазо-Мухобойке – большому специалисту по отлову недругов семьи Сальвини – и знал, что после гибели босса Гольджи не прервет охоту, а если повезет, то и с успехом доведет ее до конца. Однако, несмотря на это, нелепая история с копьем, досрочная отправка на скамью запасных и выпадение из курса событий приводили Тремито в тихое бешенство. Успокоить его могли только хорошие новости, что должны были ожидать сицилийца в офисе Моргана Платта. Туда Доминик прямиком и двинул, как только прошел Полосу Воскрешения в квадрате Палермо.
Он уже хорошо изучил маршрут, ведущий из Менталиберта на изолированный от него Утиль-конвейер, и потому был слегка огорошен, когда, покинув транзит-шлюз, очутился не как раньше, в Поднебесной, а в совершенно незнакомом Аглиотти месте. Оно и близко не напоминало офис хозяина Черной Дыры. Зацикленному на недавних неприятностях Тремито пришлось долго собираться с мыслями, чтобы сообразить, куда это его занесло, и в итоге он все же догадался.
Сицилиец стоял на набережной Чикаго-ривер, в одном из бедных итальянских кварталов своего родного города, если судить по вывескам многочисленных магазинчиков, пиццерий и прочих уличных заведений. Немного сориентировавшись, Доминик определил, что район, в котором он родился, находится на том берегу реки, в паре миль западнее отсюда. Главное же отличие М-эфирного Чикаго от настоящего состояло в полном отсутствии на улицах людей и транспорта, исключая те автомобили, что были припаркованы на стоянках и у обочин. Здания, судя по всему, тоже пустовали – сколько Аглиотти ни всматривался в окна, он так и не разглядел в них какое-либо движения, даже мимолетного.
Город, однако, не казался полностью заброшенным. Никаких следов запустения вокруг не наблюдалось. Из ближайшей булочной тянуло свежим хлебным духом, который, правда, был подпорчен смрадом горящей где-то неподалеку в подворотне помойки. По всем признакам, недавно в Чикаго прошел дождь, но ветер прибил к ногам Тремито еще не отсыревшую газету, выброшенную не далее как пару минут назад. В аквариуме, что стоял на витрине маленькой парикмахерской «Флорентийский брадобрей» (Доминик очутился здесь, выйдя из дверей именно этого заведения), плавали пестрые рыбки и пузырился подаваемый компрессором воздух. Из раскрытого окна над головой Доминика доносился громкий звук работающего телевизора, а в машине, что стояла прямо у входа в соседствующую с парикмахерской пивную «Королевский погребок», радиоприемник транслировал забойный старенький рок-н-ролл. Не хватало только людей и движущихся по улицам машин – с их появлением представший перед Аглиотти итальянский Чикаго был бы вовсе не отличим от настоящего.
