– Она и была надежной, – хмуро буркнула наследница бондаря. – Пока была.
Лесли глянул на изодранную сучьями ступню землячки и болезненно сморщился.
– Дальше так идти нельзя. Агафоникус, как у тебя с сапогами?
– Не отдам! – испугался чародей.
– Да нет… наколдовать если?… Можешь?
– А-а, это… – протянул школяр, размышляя, не проще ли и безопаснее для его реноме будет всё-таки отдать свои.
– Да, это, – не ведая про неразрешимую дилемму своего фея, подтвердил лесоруб.
– Н-ну… Конечно, могу.
[14]
И тут же в один миг вокруг Гретиной ноги развернулась бестолковая суета со спецэффектами – самый первый результат, достигаемый любым заклинанием Агафона-фея ли, Агафона-мага.
Изабелла, величаво восседающая в гордом одиночестве на своем трухлявом престоле, позабытая и позаброшенная даже Лесли, взирала на суматоху, усиленно пытаясь сохранять на лице выражением стоического равнодушия. Поджав надменно губы, чтобы не кусать их от досады, она беспрестанно твердила иное заклятье, словно от этого зависела сама ее жизнь: «Король должен оставаться королем даже в хлеву. Король должен оставаться королем даже в хлеву. Король должен оставаться королем даже в хлеву…»
Но, в отличие от агафоновых, ее заклинание не помогало никак и ни от чего – ни на муравьиный шажок.
«Они это специально делают», – уязвленная Изабелла не заметила, как со своей мантры королевского спокойствия соскользнула в глубокое наклонное русло обиды и злости. – «Сговориться успели. Толкутся вокруг этой крестьянки только чтобы из себя меня вывести. А сами – трусы! Оба! Вместо того чтобы показать, что способны встретить любую опасность лицом к лицу, как подобает настоящим рыцарям, бросились бежать, стоило третьему трусу открыть рот! И еще хватает наглости оправдываться! Полагают, что если человек принцесса, то обязательно дура набитая, пустышка расфуфыренная, слюнтяйка и размазня! Что можно ей крутить и вертеть как тряпичной куклой! Что стоит наговорить ей пошлостей, которые они именуют комплиментами – и она перестанет видеть, чего им всем на самом деле от нее хочется! Ну почему, если у тебя в приданом не сундук с половиками, а королевство, то всем вдруг становится глубоко безразлично, что у тебя в душе?! Ты можешь быть какой угодно сварливой и уродливой дурой, но пока твой отец – король, все они буду петь о том, какой ты гений чистой красоты и доброты и покорно глотать любые унижения! Трусы, подхалимы и лицемеры – вот пусть и получают то, чего…»
Отчаянная мысль принцессы оборвалась внезапно, потому что пальцев ее бережно коснулось что-то маленькое, мягкое и теплое. Только предыдущий сеанс самовнушения о правилах поведения королей в местах, для них не предназначенных, не дал ей взвизгнуть и подскочить.
Изабелла медленно, затаив перепугано сбившееся дыхание, перевела взгляд на свою руку, вернее, туда, где кончалась она и начиналось нечто, и сердце ее пропустило такт. Возле холеных некогда ногтей, украшенных теперь насыщенной каемкой из травы и грязи, стояло… или сидело?… оно: розовое, гладкое, больше всего напоминающее согнутую под прямым углом сосиску. Если, конечно, на Белом Свете водились бы сосиски, снабженные тремя десятками коротеньких тонких ножек, двумя парами крошечных ручек, и одной парой огромных, проникающих в самую душу меланхоличным мечтательным взором синих глаз, опушенных такими же ультрамариновыми ресничками.
Существо бережно притронулось к указательному пальцу принцессы нижней правой ручкой, конфузливо отдернуло ее, будто поразившись собственной смелости, попятилось и виновато потупило взгляд. Как завороженная, ее высочество приподняла руку с валежины и медленно и плавно, чтобы не напугать таинственную зверюшку, дотронулась кончиками пальцев ее спинки. Существо не испугалось, но отступило на шаг – или, если умножить на количество принимавших участие в процессе ног, на тридцать шагов – и снова умоляюще воззрилось на девушку, прижав к грудке миниатюрные ручки. Принцесса сделала большие глаза, вопросительно подняла брови и вдруг почувствовала, что краснеет. Еще не хватало начать разговаривать с экзотическими животными или, что еще хуже, задавать им вопросы…
А вдруг они ответят?
Загадочный ночной гость снова шагнул к ее пальцам, протянул было к ним ручки, но снова отдернул и грустно моргнул пушистыми ресничками. Изабелла улыбнулась, и неожиданное понимание озарило ее разум: деликатный зверек спрашивал разрешения прикоснуться! Отбросив все сомнения насчет здравости рассудка и прочих недоразумений, принцесса ласково улыбнулась лесному чуду, ободряюще кивнула и протянула ему раскрытую ладонь. Аквамариновые глаза зверюшки наполнились слезами благодарности. Дрожащими, похожими на кукольные, ручками она аккуратно взяла протянутые ей пальцы, прижала к груди, словно в порыве переполняющих ее высоких чувств…
Оглянувшись на истошный вопль принцессы, Агафон успел заметить только как нечто, похожее на упитанный бумеранг, описало дугу и пропало в кустах.
– Она укусила меня!!! Укусила!!! Укусила!!!.. – возмущенная и растерянная Изабелла ткнула залитый кровью палец под нос студенту, словно предъявляла тело на опознание.
– Кто? – одним движением сгреб с земли топор Лесли.
– Что? – подхватил дубину де Шене.
– Где? – подоспела Грета, обутая в розовые валенки с калошами.
– Что это было? – всё еще осмысляя увиденное, вопросил маг.
– Это я тебя хочу спросить, что это было!!! – неуклюже балансируя на тонкой грани истерики, вскричало ее погрызенное высочество.
Несколько слов в описании портрета злоумышленника – любителя чужих пальцев, и его премудрие понимающе кивнул, поставив диагноз.
– Рукоед.
– Кто?…
– Что?…
– Рукоед, – наслаждаясь произведенным эффектом, отчетливо повторил он. – Коренной обитатель Веселого леса. Бывает двух видов – большой и малый. Этот какой величины был?
– Большой! – Изабелла снова предъявила для опознания покусанную конечность. – Еще чуть-чуть – и…
– А, по-моему, это был малый… – задумчивым голосом произнесла дочка бондаря.
– А я говорю тебе!.. – разгневанно вскричала ее высочество…
И тут ее взгляд упал туда, куда, не отрываясь, смотрела Грета. На нечто, напоминающее согнутую под прямым углом сосиску. Если, конечно, на Белом Свете водились бы сосиски, снабженные тремя десятками коротеньких ножек, двумя парами маленьких ручек, и одной парой огромных, проникающих в самую душу меланхоличным мечтательным взором синих глаз, опушенных такими же ультрамариновыми ресницами.
Ах, да.
И размером с большое бревно.
Существо просительно приложило ручки к груди и устремило туманный васильковый взор на нервно дернувшиеся руки Изабеллы.
