Он как раз искал новые возможности для инвестиций. Серебряные копи приносили больше прибыли, чем позволял инвестировать Тироль, а Максимилиану Якоб уже одолжил столько, сколько считал разумным и допустимым. Проще всего казалось и дальше вкладывать деньги в текстильную промышленность. Эта бурно развивавшаяся отрасль вполне могла освоить фуггеровский капитал. Зато в ней царила жестокая конкуренция. Мало что изменилось с тех пор, как Ганс Фуггер покинул свою деревню. Жители Аугсбурга и остальное население Южной Германии делали и продавали ткани. Другим очевидным вложением виделась земля. Но тут доходность была еще ниже, чем в случае с текстилем. Фуггер же хотел таких прибылей, как от «серебряной сделки» в Шваце.
То обстоятельство, что он избегал легкого выбора, говорит о его амбициях. Фуггер присматривался к «дикому» востоку, где его интерес привлекла медь. Медный пояс тянулся вдоль Карпат, от Словакии до Румынии. А Венгрия монопольно контролировала добычу. Подобно спросу на серебро, спрос на медь оставался стабильно высоким. Медь – исключительно полезный металл. Низкая температура плавления облегчает ее ковку, если сравнивать с железом, а при смешивании с оловом получается надежная бронза, идеально подходящая для пушек и мушкетов – оружия, которое радикально изменило баланс сил в эпоху Ренессанса. Сторонники Hausmachtpolitik дорого заплатили за свою приверженность.
Венгерские шахты принадлежали частным владельцам. Фуггер хотел скупить их и обрабатывать медь за границей, в Арнольдштайне. Владение шахтами сулило больше доходов, чем ростовщичество, однако требовался значительный объем первоначальных вложений. Следовало очистить территорию, прокопать шахты и установить под землей крепеж. В Арнольдштайне необходимо было возвести плавильную печь для очистки руды и мануфактуру по производству пушек. Также требовалось проложить дороги, которые свяжут шахты с плавильней. Это огромные расходы – и достаточно рискованные, с учетом набегов турок. А длительная окупаемость этих инвестиций делала их еще более рискованными. Минуют годы, прежде чем удастся получить прибыль, даже если все пройдет гладко. Если же обстоятельства окажутся против Фуггера, он может потерять все. Якоб сознавал опасности. «Ни одно предприятие не разваливается быстрее горнодобычи, – говорил он. – Чаще всего десяток погибает, прежде чем один разбогатеет». Не стоило забывать и о политических рисках. Мирный договор Максимилиана обещал защиту, но никакой договор не являлся стопроцентной гарантией. Такая защита способна обернуться враждой в мгновение ока.
Чтобы обезопасить себя, Фуггер принял одно из важнейших решений в своей жизни. Он согласился взять в партнеры Иоганнеса Турзо. Репутация немцев как нации непревзойденных механиков и инженеров создавалась именно такими людьми. До встречи с Фуггером Турзо уже прославился среди немецких горняков как человек, восстановивший затопленную шахту в Саксонии. Его метод был обманчиво прост. Работники наполняли мешки водой, а колесо, приводимое в движение водным потоком, наматывало веревку и вытягивало эти мешки на поверхность. Там мешки опорожняли и скидывали обратно в шахту. Сложность состояла в том, чтобы заставить систему функционировать бесперебойно.
Турзо обладал и иными талантами. Он отлично разбирался в металлургии и был экспертом по «ожижению» – новому технологическому процессу отделения меди от серебра. Еще важнее для Фуггера была родословная Турзо. Он был австрийцем и говорил по-немецки, но его предки происходили из Венгрии, а значит, он понимал нравы и обычаи местных жителей. Кроме того, он был гражданином Кракова, что делало его кандидатуру терпимой для венгерского короля Владислава (Уласло). Последний, занявший престол после смерти Корвина, принадлежал к династии Ягеллонов, которая правила в Польше. Права на горнодобычу распределял сам король, и происхождение Турзо, в сочетании с опытом, превращало его в идеального «фронтмена», лицо нового предприятия.
Турзо уже участвовал в нескольких проектах в Венгрии, восстанавливая затопленные шахты. Впрочем, нанять его полноценно у владельцев шахт не хватало средств. Да, у них имелись права на разработку едва ли не богатейших рудников Европы, но не было возможности ввести эти рудники в эксплуатацию. С тем же успехом можно было приобретать права на добычу руды с океанского дна. Словом, это была задача как раз для Фуггера, поскольку ее можно было решить при помощи денег. Фуггер отправился в Вену летом 1495 года, чтобы подписать контракт с Турзо. Условия контракта характеризуют значимость фигуры Турзо. Фуггер брал на себя все начальные расходы, однако соглашался поделиться с Турзо половиной прибыли. Ему требовались опыт, знания и контакты инженера. Сделка порадовала обе стороны. Спустя три года Фуггер и Турзо закрепили ее, породнившись: племянница Фуггера вышла замуж за сына Турзо, Георга. Это первый из двух браков между Фуггерами и Турзо. Второй состоялся через шестнадцать лет. Семейная хроника Фуггеров не подразумевала романтики. Браки, говорится в ней, заключались «ради процветания рода Фуггеров».
Располагая деньгами Фуггеров, Турзо арендовал все медные рудники, до которых мог добраться. Это не составило труда, ведь они с Фуггером единственные в Венгрии обладали капиталом и технологиями восстановления. Пока Турзо объезжал рудники, Фуггер налаживал работу мануфактуры в Арнольдштайне. Он строил одновременно мануфактуру и крепость. Памятуя о набегах турок и учиненном ими разорении монастыря, Якоб возвел высокие зубчатые стены в ущелье. Его люди наблюдали за рекой и дорогами с дозорных башен, высматривая врагов, и могли при необходимости обстреливать неприятеля. За стенами рабочие устанавливали печи, чаны и формы для выплавки меди и литья пушек. Сооружение выглядело уродливо, но было вполне функциональным. Местные жители называли его Фуггерау – «владение Фуггера».
Фугеррау подчинял себе деревню. Монахи, которые прибыли сюда в поисках уединения, внезапно очутились в фабричном поселке. Лесорубы валили деревья на мили вокруг, чтобы обеспечить древесиной печи, и оставляли горные склоны голыми и выщербленными. Чтобы подвести воду к мануфактуре, Фуггер велел прокопать новые русла для близлежащих рек, а в старые сбрасывал отходы производства. Монахи жаловались на шум и грязь. Фуггер, вполне в современном духе, заткнул им рты скромным ежегодным «подношением» в размере десяти флоринов, задушив «искры вольнодумства».
Здесь стоит упомянуть о том, что разнообразные интересы и занятия Фуггера способствовали его встречам со многими знаменитыми представителями той эпохи. Даже в Арнольдштайне, на задворках цивилизованной Европы, Фуггер не избежал, похоже, такой встречи. Помимо производства, там было организовано нечто вроде исследовательского центра. Фуггер приглашал алхимиков, дабы те разрабатывали новые методы в металлургии, и нанимал преподавателей для обучения горных инженеров. Одним из преподавателей был швейцарский врач Вильям фон Гогенхайм, чей сын Филипп посещал латинскую школу в Филлахе, а позже изучал химию в Фуггерау. Под именем Парацельса Филипп впоследствии стал отцом современной медицины. Он высмеивал модные тогда древнегреческие представления о медицине, со всеми их рассуждениями о гуморах и желчи, и призывал к наблюдениям и научному анализу. Он придумал слово «цинк» и, основываясь на опыте пяти лет, проведенных рядом с горняками, написал трактат «О горной болезни и других шахтерских заболеваниях», первую книгу по охране труда. Неизвестно, встречался ли Фуггер с Парацельсом. Но если встреча произошла, он, весьма вероятно, утратил интерес к новому знакомому, едва понял, что Парацельса гораздо больше заботят болезни, а не смешивание химических веществ ради получения золота.
