– Да ну их куда подальше, такие экзамены, – вздохнула Пелагея Прокловна и вдруг встрепенулась: – Ой, а как там Мигелька-сорванец поживает? Не захаживает что-то в гости, не звонит даже. Жив-здоров ли?
– Жив, Пелагея Прокловна, – ответил Мефодий. – Он сейчас вроде как… ну, декабрист в ссылке или Ленин в Шушенском…
– Видать, опять учудил чего?
– Да нет, ничего существенного… Напортачили мы там чуток. Его наказали, а меня за неопытность решили помиловать. Вообще-то мне тоже следовало бы с ним отбывать наказание, но Джейкоб решил так…
– Вот даже как! – почтительно понизив тон, проговорила Прокловна. – Ну раз уже сам Божий любимец повелел, знать, так тому и быть…
Пробыв у агента Пелагеи полтора часа (не хотелось обижать торопливостью выручившую его при июньских неприятностях гостеприимную старушку), Мефодий покинул ее со свертком свежеиспеченных шанежек. Но не успел он отойти от подъезда, как столкнулся на пороге еще с одним своим давним знакомым.
– Вот так встреча! – развел руками Тутанхамон, словно собираясь заключить Мефодия в дружеские объятья. Сопровождавшие его Колян с приятелем вежливо расступились, дабы не мешать проявлению хозяйской радости. – Шишкин! Да ты никак уже с зоны откинулся? Быстро, быстро!.. Замолвил, что ли, за тебя словечко кто-то?
– С какой зоны? – не понял Мефодий, и только тут до него дошло, что, очевидно, по какому-то недочету Гавриил упустил при «зачистке» мозг Виктора Игнатьевича из поля зрения. – А, да, с зоны… Под амнистию попал! К художникам закон проявляет снисхождение. Мы, люди искусства, в состояние аффекта впадаем чаще других, потому и спрашивают с нас отдельно.
– Как сам-то поживаешь? – заботливо поинтересовался Тутанхамон. – Вижу, что не беляши по вокзалам таскаешь. – Он с ног до головы окинул взглядом одетого с иголочки Мефодия. – Приоделся, важный стал, не то что раньше. Масть поперла?
– Да, работы полно, еле справляюсь, – подтвердил Мефодий. – Талант оказался востребован, так что…
– Хорош прибедняться – «талант»! – Тутанхамон панибратски хлопнул Мефодия по плечу, отчего прежнего портретиста наверняка сбило бы наземь. – Талантище, а не талант! Да я как в офис к себе захожу, веришь, нет, по десять минут портретом своим любуюсь! Это ж надо, как ты в самую точку угодил!
– Попробовал бы не угодить…
– Ай, да что там, забудь ты про тот «Паджеро», я его продал уже давно!.. Ты мне лучше вот что скажи. – Виктор Игнатьевич доверительно приблизился к Мефодию и вполголоса, будто опасался чего-то, полюбопытствовал: – Ходит слух, что ты в одиночку лучшим конопатовским бойцам вместе с самим Васькой тогда накостылял. Правда это или нет?
– Мы не сошлись во мнениях, – тоже якобы доверительно поведал ему Мефодий. – Они назвали известного вам великого Шишкина бездарным. Меня это слегка задело…
Мефодий пообещал обдумать предложение Тутанхамона опробовать себя на поприще татуировщика ( «Да с такими пальцами тебе бы среди братанов цены не было, отвечаю!..»), а также деликатно отклонил приглашение «пропустить по маленькой». Сославшись на художественную необходимость, Мефодий пожелал Виктору Игнатьевичу успехов в труде, после чего спешно удалился.
Уходя, Мефодий спиной чувствовал, как Виктор Игнатьевич со товарищи провожали его такими взглядами, будто только что беседовали с тенью отца Гамлета, явившейся из ниоткуда, стрельнувшей у них закурить и снова ушедшей в никуда…
«Каторга» Мигеля не требовала особых усилий для ее обнаружения – горы вырытой земли, батареи извлеченных из нее прогнивших труб, застывший в бездействии допотопный экскаватор и копошащиеся вокруг нервные люди в замызганных робах. И протекало это героическое «освоение недр» под моросящим холодным и мерзким дождем.
Мигель угадывался среди одинаково одетых коллег по работе лишь торчащими из-под оранжевой каски свалявшимися черными патлами. Роба на нем была явно с чужого плеча, поскольку для того, чтобы заполнить ее целиком, Мигелю требовалось поправиться килограммов до ста пятидесяти. Стоя почти по колено в серой жиже и искривив лицо в озлобленной гримасе, он остервенело осаживал кувалдой фланец трубы, что давалось ему с куда меньшим изяществом, нежели владение слэйерами.
Подошедшему к траншее по подложенным доскам Мефодию поначалу послышалось, что разжалованный в землекопы наставник дает сам себе счет – «и раз, и два…». И только прислушавшись получше, Мефодий уяснил, что никакой это не счет, а специфический нецензурный речитатив, наглядно выражающий мнение Мигеля и о его нынешней работе, и о Джейкобе с Гавриилом, и даже о самом фланце, который имел к его проблемой весьма косвенное отношение.
– Бог в помощь! – выкрикнул Мефодий, стараясь перекричать царивший окрест производственный шум.
Мигель с пристрастием опустил кувалду в последний раз и, видимо, осознав всю тщетность своего занятия, отшвырнул ее в сторону, после чего нехотя обернулся на зов.
– А-а-а, вот он, наш крутой иконописец! – обиженно закричал он, однако в глазах его все же пробежали обрадованные искорки. – Ты случаем не в подмогу мне прибыл? Тогда снимай пиджак и хватай сей молот!
– Сам знаешь – просился, но не взяли, – ответил Мефодий. – Говорят, опытом не вышел еще…
– Тогда зачем пришел, посланец Неба? Позубоскалить над несчастным землекопом?
– Вылезайте лучше на поверхность, мавр, – чайку попьем, плюшек поедим. У меня для вас презент от Пелагеи, так что извольте получить. Когда у вас обед?
– Всегда, как жрать захочется, сеньор, – огрызнулся Мигель. – Надеюсь, про плюшки не шутишь, а то со мной на тему хлеба насущного сейчас опасно шутить. На здешнем окладе не пожируешь, лишь бы на макароны да на бульонные кубики хватило.
– Не шучу, – успокоил его Мефодий и перебросил из руки в руку ароматно пахнущий сверток от Прокловны.
Учуяв запах свежей сдобы, Мигель возбужденно повел ноздрями и заметно приободрился.
– Ну, пошли в вагончик. Чай, так уж и быть, за мной…
Мигель, конечно, мог просто выпрыгнуть из траншеи, но, дабы не привлекать постороннего внимания подобными олимпийскими выкрутасами, предпочел прохлюпать сотню метров по грязи до дощатых сходен. По дороге он хлопнул по спине самого неиспачканного из всех копошащихся в траншее – осанистого субъекта с планшеткой (по всей видимости, прораба) – и фамильярно бросил ему:
– Степаныч, ну ее на хрен, эту трубу; выйдет сварщик из бюллетеня и отрежет как надо. Там ему на три минуты работы, а я уже сорок парюсь! Короче, ко мне родственник с визитом, ежели что, я в теплушке на перекуре.
– Вчера родственник, сегодня родственник… – проворчал Степаныч. – Они что, во внерабочее время к тебе наведываться не могут? Нам тут и так до снега возиться, а коли мы еще и филонить будем…
Мигель никак не отреагировал на ворчание прораба, а выкарабкался из траншеи и повел Мефодия в небольшой дощатый домик-теплушку на колесах.
