Дома все было тихо. Я поставила цветы в вазу, отнесла зелень в холодный погреб – салат будет на ужин, в качестве сюрприза. Потом приготовила завтрак: яйца, ветчину из банки и несколько лепешек, испеченных на сковородке. Как же я жалела, что не перетащила ту дровяную печь из сарая и у меня не было настоящей духовки, чтобы печь по-человечески! В ближайшее время попробую отвернуть те винты и разобрать ее.
Я поставила завтрак и вазу с цветами на поднос и постучалась в его комнату, хотя дверь была приоткрыта. Не получив ответа, я раскрыла ее пошире, заглянула внутрь и тут поняла, почему в доме так тихо, – его не было.
Я тут же заволновалась, и очень сильно: как же глупо с моей стороны было оставлять его одного, зная, что ему приснился кошмар, зная, что, вероятно, он был вызван поднимающейся температурой! Возможно, он прямо сейчас мечется где-нибудь в бреду. По дому? Я крикнула, но никто не отвечал. Поставив поднос около камина, чтобы завтрак не сразу остыл, я выбежала во двор.
Все было в порядке. Я увидела его тут же, через дорогу, недалеко от ручья Бёрден, сидящим на большом круглом камне. Держа счетчик Гейгера, тот, что с наушником, он глядел на ручей, вверх по течению.
Услышав мои шаги, поднял взгляд:
– Я уж подумал, ты сбежала.
– Вы в порядке? – Я все еще волновалась.
– Да, – ответил он. – На самом деле я проснулся, чувствуя себя настолько лучше, что начал сомневаться насчет этой воды – может быть, ты неправильно считала показания прибора или он был неисправен. Вот и пошел проверить с этим…
О, как я надеялась, что ошиблась! Никогда еще я ни на что так не надеялась.
Но я не ошиблась. Он продолжил:
– Увы! Твои измерения верны. Так что я получил никак не меньше трехсот рентген.
Наверное, он чувствовал разочарование, но его голос звучал спокойно, как и раньше, он не подавал виду, что испуган.
– Как бы я хотела ошибиться! – прошептала я.
– Ну, хуже ситуация не стала, – ответил он. – Мало ли, на что я надеялся. А пока ты где-то пропадала, я сидел тут и раздумывал об этом ручье.
– О чем?
– Он радиоактивен, без сомнений. Но это не значит, что от него нет никакой пользы. Вон там, – он указал на скалистый порог в ста футах выше по течению, где огромный валун перегораживал течение, создавая небольшой водопад, – есть своего рода естественная плотина. Кажется, ее уже кто-то когда-то пытался нарастить.
– Так и есть, – подтвердила я. – Папа говорил, у моего прадедушки здесь была небольшая мельница, а камень, на котором вы сидите, как раз оттуда – он сильно сточен.
– Я, однако, думал не о мельнице, а об электричестве. Если нарастить эту плотину на несколько футов – получится хороший перепад, можно поставить небольшой генератор.
– Но у нас нет никакого генератора. Да и потом, пока будем строить, промокнем в воде, это слишком опасно.
– Ничуть, если я надену свой костюм и буду внимателен. А генератор – это легко. Он делается из любого электромотора – немного пайки и все.
– Но где нам взять электромотор?
И тут я вспомнила: два или три стояли в сарае, в папиной мастерской. Один, насколько я знаю, вращал мельничные жернова, другой – циркулярную пилу. Я рассказала это мистеру Лумису, и он улыбнулся:
– Была бы ферма, а мотор найдется. Самая трудная задача – водяное колесо. Но, думаю, я смогу его сделать. Мне потребуются доски и что-то в качестве оси. Шедевра не обещаю, но работать будет.
– И от этого загорятся лампочки?
– Да. Возможно, чуть-чуть мерцая. Но, главное, заработают холодильник, морозилка и все такое. Им не нужен сильный ток.
Было бы чудесно! Я бы наморозила овощей и фруктов на зиму.
Эта мысль напомнила мне, что его завтрак сохнет там перед камином. И что я сама ничего не ела, кроме стакана молока и нескольких побегов кресс-салата.
После завтрака я подоила корову и посеяла еще растений в огороде: тыквы, свеклу и несколько рядов фасоли. У меня оставалось несколько семенных картофелин, они совершенно сморщились, но я была в таком радостном и энергичном настроении, что посадила и их тоже – вдруг оживут?
Потом я пошла в дом взять удочку и сказать мистеру Лумису (лежавшему в постели), что иду на пруд.
Он сел на край кровати.
– Как ты думаешь… – мне пришлось подождать продолжения. – В общем, я бы хотел пойти с тобой.
– На рыбалку? – Я разрывалась: было бы здорово пойти вместе, но ведь до пруда более четверти мили! – А как ваша температура?
– Примерно так же. Около сотни
[7]
, не так уж плохо.
– На улице прохладно.
– Возьму одеяло.
– Я подберу вам куртку.
В гардеробе в прихожей я нашла старую папину куртку. Мне подумалось, что прогулка больному не повредит, а так будет хоть чем заняться.
– Вы действительно хотите рыбачить? – уточнила я.
Он смутился:
– Никогда не ловил рыбу.
– Я вам покажу. Это легко, по крайней мере тем способом, как я ловлю: просто насаживаете червя на крючок и забрасываете. Можно с поплавком, можно без.
– С чем? – Он в самом деле не знал, как ловить рыбу.
– Такой маленький шарик из пробки. – Я вытащила один из кармана и показала ему. – Не дает крючку опуститься на дно.
– А у тебя найдется другая удочка?
– Конечно, – ответила я. – Возьмем удочку Дэвида.
Она была у него в шкафу.
Мы пошли к пруду – мистер Лумис в папиной куртке и с удочкой Дэвида, – но так и не дошли. Ярдов через сто он резко замедлился, а потом споткнулся и выронил удочку.
– Извини, – пробормотал он. – Я не могу идти дальше.
Он так побледнел, что кожа стала голубоватой, и выглядел ужасно.
– Обопритесь на меня, – предложила я. – Оставьте удочку, мы идем назад.
– Это анемия, – рассказал он. – Мне следовало бы догадаться. Эта стадия болезни неминуема. Начинается на пятый-седьмой день после облучения. Сегодня седьмой день.
Мы двинулись назад, очень медленно; он едва держался на ногах, а когда я предложила ему прилечь, без сил опустился на траву у обочины, лег на спину и закрыл глаза. Постепенно к лицу вернулась краска.
– Так внезапно… – удивилась я.
– Нет. Это все из-за ходьбы. Я уже чувствовал, что начинается.
– Что я должна делать?
– Ничего. Помоги мне добраться до дома и иди на рыбалку.
Так я и сделала. Дома еще немного посидела у его кровати, а потом пошла к пруду, но рыбачила нервно и без удовольствия. Мистер Лумис объяснил, что анемия усиливаться уже не будет, но она означает, что он не сможет ничего особенно делать, пока не пройдут другие стадии болезни и он полностью не выздоровеет. Потом постепенно кровь придет в норму. Но я все равно чувствовала, что это начало конца. Нет, не конца, но тяжелых времен, и все планы, понастроенные мною сегодня утром, стали казаться девчоночьими и глупыми.
