Наполнив канистры (на самом деле только на две трети – больше мне не поднять), я поехала к магазину и загрузила кучу продуктов, включая консервы, сухие супчики, сахар, муку, кукурузную крупу, собачий корм и кормовую кукурузу курам. Перед отъездом доверху заполнила бак трактора. На все эти поездки и пахоту потрачено только около двух с половиной галлонов, не так уж много. По пути домой я поглядела на часы: прошло сорок минут, но я гнала изо всех сил, все также на второй передаче.
Ярдов за 150 до дома я увидела его. Распахнув входную дверь, мистер Лумис вывалился на крыльцо и попытался бежать, шатаясь от слабости. Пересек крыльцо, остановился у перил отдышаться, а затем неуклюже спустился по ступенькам и заковылял к палатке и чемодану-тележке. Фаро подбежал, радостно виляя хвостом, но потом недоверчиво попятился.
Тут я уже подъехала, свернула во двор и заглушила мотор. Мистер Лумис, ощупью прокладывая себе путь – зрение ему отказало, подбежал к чемодану. Приоткрыл его, залез внутрь и, когда его руки показались над крышкой, я с ужасом увидела, что они сжимают большой карабин. Я спрыгнула и помчалась к нему, но не успела добежать, как грянули три выстрела. Он целил во второй этаж дома, в спальню мамы и папы, пули выбили облачка белой краски и кусочков дерева. Карабин стрелял с оглушительным грохотом, гораздо громче двадцатидвушки.
Я закричала – или завизжала, не помню, – и он повернулся ко мне, направляя карабин в меня. Удивительно, но я оставалась спокойной.
– Мистер Лумис, – уговаривала его я, – вы больны. У вас галлюцинации. Опустите ружье.
Его лицо вдруг страдальчески сморщилось, словно он вот-вот заплачет, а глаза затуманились. Но он узнал меня и опустил оружие.
– Ты ушла, – снова сказал он.
– Я же говорила вам, – напомнила я, – мне нужно было выйти. Вы забыли?
– Я заснул, – стал рассказывать он. – Проснувшись, услышал…
Он явно не хотел рассказывать мне, что ему послышалось.
– Услышали что?
– Мне показалось, я слышу… кого-то в доме. Я позвал тебя. Он был наверху.
– Кто был наверху?
Но он уклонялся от ответа.
– Кто-то ходил.
– Мистер Лумис, никого в доме не было. Это снова горячка. Вам надо лечь в постель.
Это же ужасно – стоять на улице в пижаме с температурой 105. Я взяла у него ружье и положила обратно в чемодан. Он не сопротивлялся, его колотила дрожь, он обливался потом, и даже пижама была мокрой. Я отвела его в дом, уложила в постель, натянула на него одеяла и пошла наверх за сухой пижамой.
В родительской спальне я увидела, куда попали пули. К счастью, за исключением рассыпанной по всему полу штукатурки, они не причинили большого вреда, пройдя через стены почти прямо в потолок, не задев ничего по пути. Надо будет чем-то заделать дырки и подмести пол.
Взяв свежую пижаму, я дала ему переодеться. Он по-прежнему в состоянии сделать это сам. Конечно, если он сильно ослабеет, переодевать его придется мне. А еще нужно будет дать ему таз в качестве судна, если он не сможет больше добираться до туалета.
Только когда он переоделся, я поняла, что видения все не отпускают его. Я зашла к нему за влажной пижамой, отнести в стирку; он лежал на кровати с закрытыми глазами, но, услышав меня, открыл их и спросил утомленным голосом:
– Ушел?
– Кто ушел?
– Эдвард, – ответил он.
– Вы снова бредите.
Он покачала головой и сказал:
– Да, я забыл. Эдвард мертв. Он не мог бы дойти так далеко.
Значит, снова Эдвард. Мне не по себе. Если ему чудится Эдвард, который, насколько я поняла, был ему другом, почему он хочет убить его?
Думаю, мне лучше поспать здесь, на диване. Он спит очень беспокойно, все время бормочет и стонет.
Забыла дать ему холодный чай, но ничего, утром тоже будет хорошо.
Одиннадцать
4 июня
Утро.
Ужасный день.
Я не знаю, какая у него температура: она поднялась до 106
[13]
, а дальше градусник просто не показывает. По-моему, долго с такой температурой прожить нельзя.
Я вспомнила: на уроках в школе нам рассказывали, что температуру можно сбить спиртом. Бутылочка нашлась наверху, в аптечке. Каждый час я пропитываю папин носовой платок спиртом и протираю мистеру Лумису спину, грудь, руки, шею и лоб. Он пытается сопротивляться – наверное, для него это как лед, – но, кажется, помогает.
Он по-прежнему в основном спит, а если и просыпается, то только от кошмарного сна. Лишь изредка на пару минут он приходит в сознание и узнает меня, даже смотрит на меня и слушает. Остальное время бредит, и в бреду все время боится одного и того же: что Эдвард здесь и угрожает ему чем-то непонятным, но ужасным. По крайней мере мне не понятным.
И все же я начинаю осознавать, что между мистером Лумисом и Эдвардом (его фамилии я не знаю) что-то произошло и что они были не друзьями, а врагами, по крайней мере под конец.
Иногда он ведет себя так, как будто я – Эдвард, но обычно просто глядит сквозь меня невидящим взором, словно смотрит на кого-то за моим плечом. Я даже несколько раз огладывалась, настолько это убедительно. Временами он думает, что Эдвард здесь, в долине, в доме, а временами он вместе с ним в Итаке, в подземной лаборатории. И еще он все время повторяет одно и то же.
Это началось сегодня утром. Я постучалась и вошла к нему со стаканом холодного чая и яйцом всмятку, разболтанным в чашке, – надеялась уговорить его съесть хоть немного. Он не спал, но заговорил не со мной, а с дверью за моей спиной:
– Назад, Эдвард! Отойди. Это бесполезно.
Я сказала ему:
– Мистер Лумис, это я! Я принесла вам завтрак.
Он протер глаза, они стали осмысленными. Но говорил нечетко и усталым голосом:
– Не надо завтрака. Мне плохо.
– Постарайтесь, – настаивала я. – Я принесла вам холодного чая.
Я протянула ему стакан, и, к моей радости, он взял его и жадно выпил, ополовинив залпом.
– Спасибо, – сказал он. – Это здорово.
Он допил остатки и закрыл глаза. Думаю, это было довольно питательно – там столько сахара.
– Я потом еще принесу, – сказала я. – А теперь попробуйте яйцо.
Но он, открыв глаза, снова смотрел на дверь. Он хотел закричать, но лишь шептал слабым голосом:
– Эдвард?
– Мистер Лумис, Эдварда здесь нет.
– Я знаю. Куда он пошел?
– Да не волнуйтесь вы из-за него.
– Ты не понимаешь, – зашипел он. – Это же ворюга. Он украдет… – Больной осекся, словно вспомнив что-то, а потом, к моему ужасу, с жутким стоном попытался встать с постели.
