Я не могла толком разглядеть, что он делал, но он медленно обошел вокруг тележки, пару раз склонился над ней, а потом выпрямился и стал внимательно наблюдать за дорогой. Судя по всему, он нас не заметил, поскольку я сошла с асфальта посмотреть на пруд, а Фаро неподвижно сидел в высокой траве. Выждав две минуты (я стояла неподвижно), он повернулся и пошел обратно в дом, аккуратно поднимаясь по ступенькам, держась за перила. Думаю, он проверял свой защитный костюм. Нет, трости при нем явно не было.
Я подождала, пока он зайдет в дом и закроет дверь, но все равно по какой-то причине решила сразу не возвращаться: села на пригорок за дорогой и еще понаблюдала за светлячками. Наконец, где-то через полчаса, когда совсем стемнело, направилась домой. Свет внутри не горел; я прошла прямиком в свою спальню, села на кровать; Фаро улегся рядом со мной и мгновенно заснул.
Я зажгла свечку, выставила и завела будильник и посидела несколько минут, обдумывая дела на завтра. После прогулки хотелось спать, но на душе было неспокойно. Скинув обувь, я решила не раздеваться, по крайней мере не сразу.
Следующее что помню: я проснулась в полной темноте – свеча догорела – от рычания Фаро. Рык сменился коротким визгом удивления, лапы зашлепали по полу, и пес выбежал. Успев удивиться, что это с ним, я через мгновение поняла, что в комнате Лумис.
Я ничего не видела, но слышала его дыхание, и в ту же секунду поняла, что он слышит мое. Задержала было дыхание, но сообразила, что это глупо – он знал, что я здесь. Так что я попыталась дышать ровно, стараясь не выдать себя дрожью, в надежде, что он решит, я сплю, и, может быть, уйдет. Он двигался очень медленно и тихо – и впрямь не понял, что я проснулась. Но я никогда еще не была менее сонной.
Медленно подкравшись, он оказался точно рядом со мной, на том месте, где лежал Фаро. Я почувствовала, как тонкие пальцы ощупывают край кровати. И вдруг обе его руки придавили меня, не грубо, но отвратительно властно – я такого никогда не испытывала и даже представить себе не могла. Дыхание Лумиса стало чаще и громче. Чувствовалось, что он не собирался уходить – я видела его намерения так ясно, словно он рассказал о них вслух. Одна рука скользнула по моему лицу и потом ниже, на плечо, прижав меня к кровати. Тут я перестала притворяться: перекатилась на бок, спрыгнула на пол и рванула к двери. В тот же миг он всем весом повалился на кровать, где я только что лежала.
Увы, на пути к двери я споткнулась о его ногу и не успела восстановить равновесие, как он наугад схватил меня за щиколотку. Его хватка оказалась поразительно сильной. Он тянул меня назад, а мои руки, тщетно пытавшиеся найти, за что зацепиться, скользили по гладкому полу. Другая рука перехватила ворот моей рубашки. Снова дернувшись вперед, я услышала треск ткани, почувствовала, как его ногти царапнули меня по спине, и со всей силы ударила локтем назад.
Мне повезло: кажется, я попала ему в горло. Громкое дыхание захлебнулось и мгновенно стихло. Руки, державшие щиколотку и рубашку, ослабили хватку, я кинулась к двери и выбежала, хлопая разорванной тканью.
Девятнадцать
30 июня, продолжение
Той ночью я уже не заснула. Вырвавшись из дома, помчалась, не разбирая дороги, – лишь бы оказаться подальше. Так получилось, что ноги понесли меня к магазину и церкви. Я не слышала преследования, но не была уверена: в ушах, заглушая все звуки, колотилась кровь. Так я бежала, наверное, с минуту, потом замедлилась: немного, но достаточно, чтобы оглянуться. Та ночь была безлунной, но ясной, и в тусклом свете усыпанного звездами неба я хорошо видела дорогу. Лумис не показывался. Я сбавила темп до легкой трусцы, пробегая мимо пруда, а, достигнув магазина, остановилась, спряталась за ним и присела, но так, чтобы все же видеть до-рогу.
Я не верила, что Лумис сможет бежать, но, с другой стороны, что он уже может ходить без трости, тоже не подумала бы.
Так я просидела час или больше, пытаясь успокоить дыхание и перестать дрожать. Фаро нигде не было видно, но я знала, где он: спрятался под крыльцом. Пес всегда так делал. Стоило людям чуть повздорить – например, если папа или мама ругались на Джозефа, Дэвида или на меня, – он мгновенно чувствовал это и прятался. Разумеется, он слышал нашу борьбу. Если бы его не оказалось в комнате и он не разбудил меня, не знаю, чем бы все закончилось.
Спустя некоторое время я захотела пить и замерзла; дул легкий ветер, и я подумала об одеялах, все еще лежавших в пещере, – можно было, завернувшись в них поверх разорванной рубашки, сесть у входа и наблюдать. Ко мне вернулась способность соображать, и я вспомнила, что в пещере нет ни обуви, ни запасной рубашки: всю одежду я перенесла обратно домой, – так что, раз уж я оказалась рядом с магазином, стоит обзавестись новой. Мне она понадобится: я понимала, что, возможно, никогда не вернусь в дом, по крайней мере пока этот там.
В магазине было совершенно темно, но я помнила, где мистер Кляйн держал спички, а также, где у него лежали свечи. В отделе одежды – он в дальнем правом углу от входа – я прихватила пару кроссовок и две рубашки: хлопковую и байковую – и тут же оделась (холодно было ужасно). Я как раз застегивала пуговицы, как услышала громкий стук у входа в магазин. Подпрыгнув, я сбила и загасила свечку.
Незачем было так пугаться, знаю. Но я вот испугалась. Сотрясаемая ужасом, я могла только стоять в полной темноте и прислушиваться. Все тихо.
И тут меня осенило: дверь! Я оставила входную дверь приоткрытой, и ее захлопнуло ветром. Я снова зажгла свечу – руки так тряслись, что едва справились со спичками, – и пошла к выходу. Просто дверь, вот и все – однако мне не терпелось выбраться наружу. Как же непривычно быть такой трусихой.
Снаружи мне стало лучше – я пошла к пруду, попила из ручья и отдохнула. Все замерло, не считая весело журчащей воды и мигающих звезд. И все же я чувствовала себя в опасности.
Пещера, покинутая на много недель, в свете свечи выглядела все такой же. Накинув одеяло на плечи, я села при входе, на свое обычное место, опираясь о скалу и глядя вниз на дом. В темноте различались только смутные очертания двора, деревьев, кустов. Ни в одном окне, обращенном ко мне, свет не горел.
Так я просидела остаток ночи, уверенная, что он не знает, ни где я, ни где пещера, ни что она вообще существует. Я не думала, что он заберется на холм. И все равно наблюдала.
Под утро стали возвращаться формы и краски. Листья, сделавшись поначалу светло-серыми, позеленели. Дом побелел, сделав дорогу еще чернее, а вершина холма за моей спиной загорелась ярким огнем. Я взяла бинокль – мне казалось важным следить за тем, что он будет делать. У меня было чувство, что он не успокоится, не узнав, где я.
Первым появился Фаро – нерешительно вышел из-за угла, обошел дом, подбежал к палатке, обнюхал ее и двинулся вперед по дороге, по-прежнему опустив нос к земле – по моему следу.
Секунд через десять выскочил Лумис – наверняка следил из окна. Доковылял до дороги – слегка пошатываясь, но без трости – и припустил за собакой. Однако, пройдя несколько футов, он остановился, подумал с минуту, и в итоге повернул к дому. Из увиденного следовали два вывода: он не видел и не слышал, куда я убежала, но знал, что Фаро пойдет за мной. И поэтому поглядывал за ним.
