Теперь я пойду в пещеру и посплю. Мне все еще страшно. Но как же, оказывается, все-таки здорово – знать, что в долине есть еще кто-то.
25 мая
Кажется, он допустил ошибку. Не уверена. И, если это так, не знаю, насколько серьезную. Мне не по себе: ведь я могла бы остановить его, хотя и не понимаю, как. Как не выдать себя при этом.
Когда утром я вылезла из пещеры – очень аккуратно, ползком, вжав голову в плечи, – незнакомец уже проснулся, хотя солнце едва взошло. Он собирался сложить палатку, чтобы убрать обратно в тележку, и тут случилось кое-что непредвиденное.
Сначала откуда-то из-за курятника раздалось кудахтанье квочки, снесшей яйцо. Почти одновременно закукарекал петух, а затем вдалеке, словно откликаясь, замычала корова – громко и протяжно. Незнакомец выронил кастрюлю, которую держал в руках, и вскочил, изумленно вслушиваясь, словно не веря собственным ушам. Чувствуется: он не слышал голосов животных уже очень давно.
Он стоял так около минуты, вслушиваясь, всматриваясь и думая. А потом быстро начал действовать: снова вытащил счетчик Гейгера – маленький – и проверил его. Он все еще ходил в пластиковом костюме, хотя и без шлема. Теперь же потянул завязки на манжетах и стащил перчатки. Покопавшись в чемодане-повозке, вытащил еще одно ружье, большое: как армейская винтовка или карабин, с прямоугольным магазином, торчащим снизу. Осмотрел оружие, но положил обратно и взял из палатки то, что поменьше. Тоже 22-го калибра, как у меня, но самозарядное; у меня – помповое. И пошел к курятнику.
Кур, конечно, там не было, потому что я заперла калитку, выгнав их всех. Но некоторые держались рядом, привыкнув, что здесь их кормят. Там я не могла его видеть: загораживали большие кусты сирени и форсайтии. Но спустя минуту послышался выстрел, а еще через пару минут он вернулся, держа за ноги безжизненную курицу. Мою курицу!
Конечно, я его не винила. Не знаю, что за еду он таскает с собой в тележке, но явно там нет свежего мяса, да и вообще чего-либо свежего. Могу себе представить, какой зверский голод пробудила в нем мысль о курице. (Через несколько дней, думаю, я и сама почувствую то же самое.) Но стрелять в домашнюю птицу?! Я еще ни разу после войны ни в кого не стреляла.
Человек положил курицу на крышку чемодана и сразу же, не ощипав и не выпотрошив ее, поспешил по дороге к церкви и магазину – и к коровам, прихватив с собой малое ружье и стеклянный счетчик.
Сегодня, в первый день, я решила не спускать с него глаз, чтобы получше изучить его привычки, поэтому снова пошла знакомой лесной тропинкой, на высоте около двух третей холма. Так я смогу его видеть лучше, чем из пещеры, – когда смотришь оттуда, дорога то и дело исчезает, прячась за деревьями. Я взяла бинокль и свое ружье.
Он увидел коров сразу же, как только обогнул сарай и вышел за изгородь, – они были у пруда, на дальнем поле. Папа раньше выращивал там овес, но, к счастью, прошлой весной заменил его травой в порядке севооборота. Коровы тихо паслись на травке, теленок – между ними. Их не держала изгородь, но, как я и думала, они не уходили далеко от дома. При приближении чужака коровы отбежали, однако недалеко. Они прекрасно отличают одного человека от другого, но обычно не придают этим различиям большого значения.
Мужчина пошел было за ними, но потом передумал и зашагал к берегу пруда. Долго рассматривал воду, сначала с нескольких футов, потом, явно очень заинтересованный, наклонился, почти касаясь лицом поверхности. Я поняла, что он разглядывает рыбешек – они всегда крутятся около берега. Он взял стеклянный счетчик, поднес его к воде, затем погрузил кончик в пруд. Набрав ладонь воды, попробовал на вкус. Она вкусная, я все время ее пью, только выше по течению. Его ликование чувствовалось издалека.
Незнакомец пошел дальше. В церкви провел несколько минут, в магазине задержался гораздо дольше. Не видела, что он делал внутри – обследовал, надо полагать, – но вышел с большой коробкой, очевидно, консервов. Дальше не пошел, после магазина повернул к дому, с явным трудом таща коробку, ружье и счетчик Гейгера.
Один раз по пути он внезапно поставил ящик, поднял ружье и выпалил по придорожным кустам. Наверное, увидел кролика. Их в долине довольно много. Еще есть белки и несколько ворон, которым хватило ума не покидать долину. Другие птицы, по привычке кочуя туда-сюда, вылетали в мертвый мир и погибали. Судя по всему, в кролика он не попал.
Было уже около 11 часов, солнце сильно припекало. В пластиковом костюме и с тяжелым грузом ему было явно очень жарко: он дважды останавливался и ставил ящик на землю. И из-за этого, вернувшись к дому, допустил роковую ошибку: пошел купаться в мертвом ручье, в ручье Бёрден.
Сперва он поставил ящик на свою тележку и стал разгружать его. Как я и думала, большей частью там были консервы. Но еще он взял несколько кусков мыла – я узнала голубую упаковку. Затем, к моему изумлению, снял защитный костюм. Просто расстегнул спереди, спустил штанины с ног и переступил на землю. Под ним он носил какой-то очень тонкий и легкий голубой комбинезон, мокрый от пота на руках и спине.
Теперь, вопреки всей своей прежней осторожности, он повел себя на удивление беспечно. Не зная толком географии долины, решил, что перед ним тот же ручей, в котором он видел рыбок. Что их два, он не знал. Вспотев за утро – и, наверное, вообще уже давно не мывшись, – схватил мыло и побежал через дорогу. Там снял комбинезон и прыгнул с громким плеском в воду. Если бы ему не так не терпелось помыться, он, наверное, обратил бы внимание, что в ручье нет рыбы и что трава вдоль него пожухла на два фута от берега. Многие деревья, растущие около ручья, тоже умирают. Но он смотрел только на кусок мыла.
Я писала, что не знаю, насколько смертельна эта ошибка. Просто потому, что не знаю, что не так с водой в этом ручье. Ниже по течению он сливается с ручьем из пруда, и получившаяся речка вытекает через ущелье. После слияния вода по-прежнему мертвая – я проверяла многократно, думая, может быть, спустя столько времени вода в ручье Бёрден станет нормальной. Но ни одна рыба туда не заплывает, а если заплывает, то гибнет и ее уносит течением.
Возможно, если бы он взял свой счетчик, то обнаружил бы, что вода радиоактивна. А может, и нет. По радио под конец войны говорили, что противник использует нервнопаралитический газ, бактерий и «другое оружие массового поражения». Так что в ручье может быть все что угодно. Я могу лишь ждать и наблюдать. Надеюсь, это не убьет его.
Четыре
Все еще 25 мая
Снова ночь, я в пещере с одной зажженной лампой.
Невероятно, но Фаро вернулся. Как это возможно, я не знаю. Где он был? Как жил? Выглядит ужасно: тощий, как скелет, на левом боку вылезла половина шерсти.
Кажется, я уже писала, что Фаро – собака Дэвида. Он приехал с Дэвидом, когда Дэвид переехал к нам, около пяти лет назад, осиротев после смерти отца (его мама умерла, когда он родился). Между Джозефом и Дэвидом было всего полгода разницы, поэтому они стали очень близкими друзьями – на самом деле все мы трое были очень близки. Но Фаро всегда был собакой Дэвида: никогда не шел ни с кем из нас, если не шел Дэвид. Он был – в смысле есть – сеттером, хотя и нечистокровным, и обожал охотиться. Когда мы шли на охоту, или даже просто увидев ружье, Фаро так возбуждался, что невозможно было поверить, будто он способен замереть в стойке. Но он делал стойку, и великолепно.
