Мефодий сознательно держался чуть поодаль от своей группы, дабы такое фирменное блюдо акселератов как люциферрумовая сфера, смогло насытить Сатиров как следует и одновременно обойти стороной зазевавшихся собратьев по оружию. Стремительный, словно запущенная юла, Мефодий двигался непредсказуемым зигзагом, успевая помогать как своей группе, так и соседним.
Неплохо изучив в Ницце слабые места Сатиров в фехтовании, акселерат ощущал себя сегодня гораздо увереннее. Основной ошибкой юпитерианцев являлось пренебрежение защитой и зацикленность на прямых яростных атаках. Арсенал ударов у Сатиров был небогат и предсказуем, однако этот недостаток с лихвой компенсировался силой, скоростью и жаждой убивать.
Впрочем, жажда убивать была у дерущихся обоюдной…
Смотрители летали над полем боя и ожидали воздушной атаки высших юпитерианцев, но так и не дождались. Или для небожителей это нападение было разведкой боем, или они посчитали, что пехота в состоянии управиться самостоятельно. Ни один из приближенных Юпитера пока что не давал о себе знать, и смотрители переключились на дела земные, не забывая, разумеется, краем глаза посматривать на небо. Помощь их вовсе не оказалась лишней – Сатиры продолжали прибывать, заступая на места павших товарищей еще до того, как их тела успевали воспламениться.
Сейчас для Мефодия главными были две вещи – враги, сменявшие друг друга едва ли не со скоростью кинокадров, и группа соратников, в которой сражались Кимберли и Мигель. Последних акселерат старался держать по возможности у себя за спиной – когда тебя прикрывают не один, а несколько товарищей, волноваться приходится куда меньше. Слэйер Мефодия всегда оказывался на долю секунды быстрее сабли Сатира и разил беспощадно и наверняка.
Больше всего Мефодий опасался, что Кимберли застанут врасплох в первые мгновения битвы, когда противники сшибались лоб в лоб на огромной скорости, и если не погибали при столкновении, то старались перехватить друг у друга инициативу. Все-таки, несмотря на весь свой боевой опыт, Кимберли была прежде всего женщиной, а следовательно, существом хоть и гибким, но хрупким и не предназначенным для такой тактики боя.
Мефодий встал перед подругой и, словно волнорез, отсек от нее тех Сатиров, которые позарились на ее голову. К счастью, этот тяжелейший этап битвы скоро миновал. Когда же темп сражения вошел в норму, акселерат все-таки позволил Ким внести посильный вклад в общее дело, но ни на миг не терял ее из вида.
За Мигеля переживать особо не приходилось – мастер предавался работе с таким упоением, что его примером можно было воодушевить батальон упавших духом исполнителей. Естественно, что темп боя мастера был ниже, чем у акселерата, и потому Мигель далеко от группы не удалялся, но так же, как и Мефодий, успевал позаботиться и о себе, и о ближнем. Посредством своих изогнутых клинков, напоминавших арабские сабли, Мигель преподавал Сатирам науку грамотного применения оружия в конкретной боевой ситуации. Правда, обученные Сатиры хранили переданный им опыт в своих узколобых головах недолго – ровно столько, сколько горели их порубленные мастером тела.
Мефодий понятия не имел, как обстоят дела на других участках обороны, но на вверенной ему территории забот хватало с лихвой. К сожалению, невозможно было уследить за всеми исполнителями, и многие из них уже погибли, рассеченные юпитерианскими саблями. Некоторые лежали на снегу со свернутыми набок шеями, нарвавшись на коронный прием невооруженных Сатиров. Акселерат был не в силах помочь каждому попавшему в беду, как не может этого сделать в пылу битвы ни один воин, будь он величайшим из великих.
Самым страшным в бою с Сатирами была невозможность спасти своих раненых, поскольку едва человек падал, оступался или проявлял хоть малейшую слабость, юпитерианцы налетали на него и растерзывали на куски за считаные мгновения. Снег, перед началом сражения грязно-белый, теперь был обагрен человеческой кровью и покрыт копотью. Местами он и вовсе таял от жаркого пламени, что пожирало мертвых Сатиров. Ноги Мефодия то и дело скользили в кровавой слякоти.
Какими бы плотными ни были заслоны исполнителей, к Сатирам все время подходило пополнение, и это позволяло врагу совершать регулярные прорывы. В подобных случаях вся надежда оставалась на бдительность смотрителей, которые размазывали по земле прорвавшихся юпитерианцев беспощадными гравиударами. Так что пересечь скверик при консерватории без приключений Сатирам было невозможно.
Жестокая рубка – на сей раз действительно серьезное испытание для акселерата и прочих исполнителей – не закончилась и с наступлением коротких декабрьских сумерек. И если днем тела Сатиров сгорали не столь ослепительно, то в темноте это действительно впечатляло, разве что оценить всю красоту «фейерверка» людям было попросту некогда. Теперь битва шла словно при свете множества электросварок, поэтому исполнителям невольно приходилось заботиться о собственном зрении. Очевидно, стоявшие по периметру блокадной зоны войска гадали сейчас о причинах странного ослепительно-голубого зарева, мерцающего над центральной частью города.
Схватка угрожала затянуться надолго – натиск Сатиров ослаб, но все равно оставался непрерывным. Так лесоруб пилит дерево ручной пилой – медленно, но упорно добиваясь своей цели. Иногда пилу зажимает в пропиле, иногда лесоруб сбавляет темп, чтобы перевести дух, но задержки эти никоим образом не влияют на конечный результат – дерево падает, каким бы несокрушимым оно ранее ни казалось.
От постоянного контакта Мефодия с жарким пламенем, которое он, убивая Сатиров, сам и порождал, куртка на нем накалилась и обжигала плечи (состоявшая в основном из волокон люциферрума, загореться она не могла), брюки начинали медленно тлеть. Волосы акселерата были опалены, а кожа на лице и руках раскраснелась, и только отменная реакция спасала исполнителя от многочисленных ожогов. Морозный воздух над полем брани раскалился настолько, что свирепствующий в городе буран терял здесь силу, превращая снежные хлопья в моросящую водяную пыль, которая оседала на разгоряченных исполнителях и обращалась в пар. Запах гари был непереносим, люди ощущали себя словно внутри мусоросжигающей печи.
Мир для Мефодия сузился до пределов участка улицы, угрожая вовсе исчезнуть, если акселерат вдруг остановит слэйеры хотя бы на миг. Античное выражение «Движение – это жизнь!» могло считаться для господина Ятаганова девизом на сегодня…
Битва, конец которой, казалось, не наступит никогда, прекратилась так же стремительно, как и началась. Трое Сатиров только собрались взять Мефодия в кольцо – не очень подходящая против сокрушительной сферы тактика, – как вдруг отскочили и, оскалившись, стали пятиться по направлению к Песчаному Логу. Акселерат подумал было, что противник уворачивается от смотрительского гравиудара и сейчас снова кинется в бой, однако, достигнув откоса, Сатиры повернулись к исполнителям спинами и припустили обратно с той же скоростью, с какой атаковали. Оглядевшись, Мефодий обнаружил, что остальные враги поступили так же и теперь резво удирают по эстакаде туда, откуда пришли.
Это могло быть ловушкой. Поэтому смотрители, проводив Сатиров до середины Песчаного Лога и совершив по ним вдогонку последние гравиудары, быстро возвратились к исполнителям, которые прекратили преследование врага еще раньше – у откоса.
