Один из прочих Синих Ветров посмотрел на нее так, будто она только что сказала, что солнце зовут Робертом.
– Ее зовут Арустук, – сказал этот Ветер и ткнул длинным пальцем цвета индиго на кусок мешковины, укрывавший запасное колесо, и на товарный знак «Картофельной компании Арустук». – Ты что, читать не умеешь?
– Умею, конечно!
Синий Ветер сняла невидимую соринку с пушистой манжеты.
– Вы, люди, обращаетесь со своими Инструментами как попало. Так что с нашей стороны это не кража, а освобождение. Старина Краб говорит: «Береги Инструмент пуще сердца своего. Спрашивай у него дозволения, обращайся с ним аккуратно, содержи в чистоте и с благодарностью оставляй в покое, когда закончишь».
– Это вообще не инструмент, это машина, – проворчала Сентябрь. – Она сошла с конвейера завода Форда с сотнями точно таких же, как она.
– Можно подумать, тебя не родили на свет в одном здании с сотнями точно таких же, как ты, – ответил коренастый коротышка из семейства Синих Ветров с бородой густой, как мороженое.
– Это совсем другое дело.
– Потому что ты слезливая, уродливая и бесполезная, а он – пламенный, блестящий и полезный?
Маленький Синий Ветер, еще совсем ребенок, с большими голубыми глазами в серебряную крапинку, сжалился над Сентябрь.
– Это все из-за Вил, – начал он тонким голоском. – Случилось это в Парфалии, где растут устричные деревья и текут ромовые реки, черные и глубокие, где Гиганты лепят свои города из гор. И вот у одного Гиганта проснулись Вилы, похожие на трезубец и размером с кедр.
– Им было сто лет? – спросила Сентябрь, вспомнив свою подружку Светлячка из породы цукумогами – замечательный праздничный Фонарик, который ожил в свой сотый день рождения.
– Да, но это не значит, что Вилы подскочили и сразу принялись болтать и разгуливать, рассуждая о состоянии современной литературы. Я имею в виду совсем другой тип пробуждения. Они не бросились на поиски своей удачи. Не пустились в деревенские пляски с Гигантами. Они даже не переместились на солнечную сторону амбара. Просто однажды Вилы отказались работать. Если Камышовая Кундри брала их в руки, чтобы воткнуть в стог сена, зубцы Вил просто гнулись и тупились. Как только их оставляли в покое, зубцы снова выпрямлялись. Кундри боролась с ними весь день до самого вечера, но без толку. Вилы отказывались работать вилами. Да, в Парфалии иногда творятся чудные дела. Однако к весне это перекинулось на ее щетку для волос, а для Гигантов щетка для волос – все равно что булава для Рыцаря. Однажды вечером эта щетка просто вобрала внутрь себя все щетинки и отказалась иметь дело с длинными спутанными волосами Кундри.
– Я бы не сказала, что это очень похоже на пробуждение.
Но Синий Ветерок не дал ей закончить.
– Смысл в том, чтобы сказать: «Нет!» Это первый признак жизни, если что-то говорит «нет». Так ты понимаешь, что ребенок начинает становиться личностью. Они бегают вокруг со своими «нет», швыряя свою жизненность во все, что под руку подвернется, и смотрят, к чему она прилипнет. Ты не сможешь сказать «нет», если у тебя нет собственных желаний, мнений или потребностей, да и не захочешь. «Нет» – это начало мыслительного процесса. Новость распространилась быстрее пассата: в Парфалии Вилы сказали «нет!», в стране Гигантов Щетка сказала «нет!»! Услыхав эту весть, Старый Краб заперся в своей Мыслительной Кузне и просидел там много дней, пока не выковал новый указ. Когда он вышел, раскаленный указ еще светился красным, зажатый в королевских клещах. Указ гласил: «Инструменты Имеют Права», – и король приколотил его на стену Шума-и-Крика, как он называет наш новый Парламент. – Хитрая усмешка скользнула по его лазурным губам. – Что ни говори, а люди творят магию с помощью машин. Они – Инструменты, это так же верно, как то, что я – Синий. А закон гласит: если не можешь обращаться с ними честно и справедливо, то твой моральный долг отпустить их на все четыре стороны. Посмотри на эту несчастную вещь. Она не видела достойного обращения с тех пор, как сошла с конвейера. Наша кузина сделала доброе дело, освободив ее. Не волнуйся, кто-нибудь из нас займется ее образованием. Может ли Инструмент сказать что-то еще, кроме «нет», или это предел его понимания? Вот вопрос, который интересует всю Волшебную Страну.
Внезапно Сентябрь почувствовала, как в ее сердце отдается каждый чих двигателя, каждая вспышка выхлопа, толчок каждой упрямой рукоятки, протестующий визг тормозов, каждая поломка и каждая протечка. Это и были те самые «нет», которые она даже не умела услышать? Нет, нет, что бы ни сказали Вилы, это – не Волшебная машина, никакой магии, она не живая, это просто второй автомобиль мистера Альберта и все. Тем не менее эти хрипы, рыки, чихи, скрипы и вздохи продолжали отдаваться в сердце.
– Если это правда, – сказала она, – то… э-э-э… Арустук знает, что я хорошо заботилась о ней все это время. Мы с мамой латали ее шины, подливали свежее масло, а когда казалось, что она собирается… умереть, мы снова приводили ее в чувство. Если вы ее спросите, я уверена, что она согласится со мной, а не с толпой разоравшихся до синевы ребят, которые не отличат коробку передач от виноградины!
– Слишком поздно! – проревел рослый Ветер в пурпурно-черном головном уборе епископа. Синий Ветер, с которой прилетела Сентябрь, метнулась к нему и весело похлопала по спине. – Два урагана, один северо-западный, один грозовой шквал, ледяной шторм в Перте и циклон в Бруклине. Деньги на бочку, по рукам, дело сделано!
Рослый Ветер подпрыгнул, ловко перевернулся в воздухе и приземлился точно на водительское сиденье. Он в замешательстве посмотрел на рычаги и педали и начал тянуть и толкать их в безостановочном круженье синих рук под стоны металла. Похоже, Ветер думал, что это восхитительное занятие было прекрасным само по себе и стоило уплаченной цены. Сентябрь рукой скрыла улыбку, но тут же она поморщилась, услышав, как бедный двигатель жует сам себя от неправильного обращения. Наконец, наконец-то он нажал кнопку и повернул ключ зажигания!
Арустук, она же модель А, сказала «нет». Ну, в смысле, она хрипло закашлялась и не завелась.
Ветерок, который рассказывал про Вилы, метнулся, подскочил в воздухе, завис как колибри и принялся молотить рослый Ветер по ушам синими кулачками, пока тот не вывалился из автомобиля.
– Не можешь управиться, дай попытаться шквалу получше!
Маленький Ветер был не так груб с машиной; он был ловок и элегантен. Сентябрь только слегка передернуло от жалобного воя машины, когда он утопил рычаг дросселя на всю глубину вместо того, чтобы чуть-чуть притронуться к нему. Ветерок одарил толпу Ветров торжествующей небесно-голубой улыбкой и еще более лазурным воплем. Он повернул ключ.
Арустук, модель А, ответила «нет». Ну, или по крайней мере издала жалкий писк, который завершился вялым выхлопом дыма.
Сентябрь не могла больше это выносить. Она решительно протолкнулась вперед, открыла водительскую дверцу и совсем было собралась вытащить маленький Ветер за лацкан длиннополого пальто, но он уже сам воспарил со своего места и повис в воздухе, скрестив ноги, собираясь понаблюдать за ее попыткой добиться теперь уже очевидно невозможного. Ветры начали разлетаться в поисках чего-нибудь более интересного и менее упрямого. Сентябрь выудила из перчаточного ящика водительские очки и натянула их на глаза. На миг прикрыла глаза под очками. Нажала педаль тормоза. Открой один глаз, потом другой и будь готова к встрече с тем, что увидишь. Она открыла глаза и повернула вентиль. Задвинула манетку зажигания на всю длину. Горение, вот что заставляет машину двигаться, любовь моя, горение и горючее. Она предусмотрительно перевела ручку дросселя в положение «на четыре часа». Почти не дыша. Заведется или нет? Неужели она и вправду живая? Или все это просто глупости? Нельзя же, в самом деле, ожидать от Ветров, что они хоть что-то понимают в автомобилях? Она повернула вентиль на полный оборот в положение «закрыт», затем в положение «открыт». Перевела рычаг переключения передач в нейтраль. Ключ – на СТАРТ. Рычаг карбюратора – на себя до отказа и отпустить. Не смея издать ни звука, Сентябрь ждала, пока двигатель провернется.
