Боб выпрямился, с его губ сорвался тихий вздох. Он едва обратил внимание на остальное содержимое сумки – завернутые в вощеную бумагу брикеты взрывчатки С-4, смотанный в маленькие катушки детонационный шнур, аккуратно, как столовое серебро в ящике, упакованные динамитные шашки.
Он не мог отвести взгляд от стеклянных флаконов с убийственно прозрачными жидкостями. Боб когда-то служил санитаром, он обладал приличными знаниями в базовой химии и фармакологии. Он знал, что хлоралгидрат относится к сильнейшим барбитуратам, и прекрасно понимал, какой ужасный эффект дает цианид.
Не в силах пошевелиться, Боб отчаянно пытался вдохнуть. Теперь он в точности понимал, куда именно завтра вечером заведет всех и каждого секта самоубийц под предводительством славного проповедника.
– Ты не должен спать, Люк, – тревожный шепот мертвой женщины щекотал ухо парнишки. – Иначе тебя постигнет моя участь.
Во сне Лукас ударил себя по лицу и изо всех сил попытался проснуться. Этот сон ему ни капельки не нравился. Ему ужасно хотелось проснуться. Сейчас же. Просыпайся, просыпайся, просыпайся, просыпайся… ПРОСЫПАЙСЯ!
Его мертвая мама только смеялась… смеялась и смеялась. У Люка перехватило дыхание.
Может, и он тоже мертв, как его мама? Может, они все уже мертвы… брат и сестра, отец, все-все… обречены на вечный сон.
Часть 3. Соборование
Вот, приходит день Господа лютый, с гневом и пылающею яростью, чтобы сделать землю пустынею и истребить с нее грешников ее.
– Исаия 13:9
Глава двадцатая
С тех пор, когда он еще носил на крупных ногах высокие кеды «Ред Болл Джет» и не снимал брекетов, надеясь исправить неправильный прикус, Иеремия Джеймс Гарлиц был просто одержим желанием порадовать своего старика. Даже после его смерти в 1993 году – папочка умер мгновенно, от разрыва аневризмы головного мозга, сидя в огромном кресле и смотря игру «Брэйвз», – Иеремия всегда мечтал, чтобы мастер-сержант Дэниэл Гарлиц мог гордиться своим единственным сыном. Не проходило ни дня – буквально ни часа! – чтобы перед внутренним взором Иеремии не мелькнуло воспоминания о старике. Проповедник снова и снова вспоминал тот раз, когда отец заставил его читать наизусть Библию, стоя на коленях на битом стекле в гараже их старого викторианского дома в Ричмонде. Или когда Громила Дэн Гарлиц запер его в подвале их дома в Уилмингтоне, дав ему лишь Библию и не позволив надеть ничего, кроме нижнего белья, и не выпускал мальчишку до тех пор, пока он не обгадился и не поднял такой шум, что мать услышала его крики и вызволила его. Теперь Иеремия обращался к этим воспоминаниям, чувствуя странное, болезненное, навязчивое желание прокручивать их в голове снова и снова – как человек, срывающий коросту с раны. Эти воспоминания заряжали его энергией, пронизывали его электрическим током и давали ему надежду, что в конце концов настанет тот день, когда он даст сержанту Дэну повод для гордости.
И вот этот день настал – день избавления, день спасения – милостью Божьей.
Проповедник понимал это, сидя в предрассветный час среди обгорелых руин железнодорожного депо в юго-западной части Вудбери. Он чувствовал себя тренером накануне важной игры, предводителем Бригады Иисуса, и говорил тихо, украдкой, как будто не хотел, чтобы его услышал какой-нибудь нерадивый житель города, поднявшийся в столь ранний час по непонятным причинам.
– Не забудьте, что ритуал состоит из двух этапов, – сказал он, рисуя палочкой на земляном полу. Он вывел большой круг и подписал его «Вудбери», затем нарисовал стрелки, указывающие внутрь с четырех сторон окрестных полей. Потом он поставил крест в центре города и подписал его «Арена». – Первый этап – причащение, – он улыбнулся и окинул мужчин взглядом гордого отца, который смотрит на блудных сыновей. – На закате мы вынесем на площадь кровь и плоть Христа. Аминь.
Пятеро собравшихся вокруг него мужчин – Риз, Марк, Стивен, Энтони и Уэйд – слушали его с огромным вниманием, как взволнованные десантники перед прыжком, их влажные от пота лица светились от радости и от напряжения.
– Вторым этапом, само собой, станет призыв, – проповедник кивнул на коренастого полицейского в отставке, который стоял на коленях рядом с ним. – Это по твоей части, Уэйд.
Бывший патрульный из полицейского департамента Джексонвилла улыбнулся, проникнувшись духом встречи. Величайшая жертва, решительнейший из поступков – быть разорванными теми самыми тварями, которые принесли с собой апокалипсис, – должна была стать высочайшим моментом в истории Пятидесятнической церкви Бога.
– Стена проблемы не составит, – заверил проповедника Уэйд. – Я только переживаю из-за положения стада.
Иеремия кивнул.
– Ты боишься, что их будет слишком мало.
Коп тоже кивнул.
Улыбка Иеремии стала шире и ярче.
– Господь приведет нам целую толпу… как он привел гору к Магомету.
Некоторые ответили «аминь» или «слава Ему» и ликующе переглянулись.
Иеремия почувствовал, как слезы увлажнили его глаза. Все они долгие годы ждали этого великого и удивительного момента. Несколько раз они подбирались совсем близко к нему, но местная церковная администрация или законы штата Флорида все время мешали им. Теперь ничто не могло их остановить. Сам Бог вымостил дорогу к их триумфу.
Единственным, кто не улыбался, был Гарольд Стаубэк. Опрятно одетый в старый свитер для гольфа и рваные брюки цвета хаки, он стоял в другом конце депо возле стопки шпал, засунув руки в карманы, тревожно покусывая губу и задумчиво пиная пыль у себя под ногами.
– Мне жаль, что нам приходится скрываться от этих людей, – он поднял глаза. – Я их очень полюбил.
Иеремия поднялся на ноги и подошел к Гарольду.
– Брат, я слышу тебя, – он положил руку ему на плечо. – И чувствую то же самое. Видит Бог, мне тоже не хочется этих тайн, – Иеремия обнял Гарольда. Тот шмыгнул носом и обнял его в ответ. Иеремия тихо сказал на ухо Гарольду: – Я много молился об этом и много думал, но другого выхода не нашел, – он отстранился, не убирая рук с плеч чернокожего хориста. – Ты хороший человек, Гарольд. Твое место в раю, а не в этом жутком аду на земле, – проповедник сделал паузу и немного подумал. – Знаешь этого парня, Келвина? Доброго христианина с детьми? – заметив, как Гарольд кивнул, он прикусил губу. – Может, поговоришь с ним утром с глазу на глаз, предложишь ему эту идею, посмотришь на его реакцию?
Гарольд потер подбородок, взвешивая предложение.
– А что, если он расскажет остальным? Если взбунтуется против нас?
– Я бы не стал об этом переживать. Что-то мне подсказывает, что такого не произойдет, – Иеремия повернулся к остальным и улыбнулся своей сверкающей улыбкой. – Подумайте об этом. Мы оказываем этим людям одолжение – такое случается лишь раз в жизни, – верующие христиане все поймут, – все опустили головы, почтительно кивая. Иеремия утер слезы, выступившие на глазах. – Завтра в это же время мы уже будем в раю, – он сквозь слезы посмотрел на паству. – И не будет больше живых трупов. Не будет стен. Не будет печали, – он неестественно усмехнулся. – Не будет больше порошкового молока.
