Тем утром солнце встало ровно в пять часов тридцать две минуты – такое время показывали старые, видавшие виды карманные часы, которые Боб всегда таскал с собой еще с тех времен, когда он водил армейскую карету «Скорой помощи» по Восьмому шоссе, протянувшемуся от Багдада до Кувейта. Хоть металл и потускнел, часы все еще хранили следы былой красоты: на крышке были выгравированы номер части Боба и его инициалы, посеревшее за годы кольцо не потеряло изящества – мама Боба обязательно назвала бы эти часы на старинный манер часами-луковицей. Теперь Боб держал их под рукой, сидя на крыше магазина «Корма и семена Дефореста» в конце Пекан-стрит.
Ветер трепал редеющие, напомаженные, темные с проседью волосы Боба и бросал их ему в глаза, пока он осматривал окрестности. Одинокому солдату было не найти лучшего места для наблюдения за городом, который вот-вот должен был очнуться ото сна: Боба прикрывали толстые, черные от копоти трубы, в то время как он прекрасно видел Мейн-стрит и сеть узких боковых улочек, деливших Вудбери на небольшие квадраты. В полутора кварталах к западу стоял коричневый кирпичный дом проповедника, у Боба как на ладони были площадь, ратуша, дом Лилли, далекие углы баррикады, леса за стеной и большая часть остальных ориентиров. Боб понимал, что только он может положить конец этому безумию. Но еще он понимал, что нужно действовать осторожно. Один неверный шаг – и никто ему не поверит. Ему нужно было все равно что перепрограммировать коренных жителей города – включая Лилли, – которые попали под влияние этого жулика, выдающего себя за посланца Божьего.
Боб проверил револьвер триста пятьдесят седьмого калибра, который лежал на покрытой рубероидом крыше рядом с флягой. Он уже несколько лет пользовался исключительно «магнумом», стреляя из него хоть в енотов, хоть в ходячих мертвецов. Револьвер ни разу его не подводил, несмотря на то что вмещал всего семь патронов – шесть в барабане и один в стволе, – и был не слишком удобен в обращении, когда требовалось действовать быстро. И все же у него был плавный спусковой механизм простого действия и классный лазерный прицел двукратного приближения, а потому револьвер обладал высокой поражающей способностью и стрельба из него всегда напоминала Бобу, каково сидеть за рулем «Бьюика Роудмастера» с восьмицилиндровым двигателем, чувствовать скрытые под капотом двести с лишним лошадиных сил и гнать по прямому шоссе, оставляя мелкие тачки далеко позади.
Благослови Господь «Дженерал Моторс», благослови Господь Клинта Иствуда, благослови Господь господ Смита и Вессона: с калибром 357 шутки плохи.
Боб проверил барабан, который провернулся с глухим щелчком, и глотнул родниковой воды из фляги. Нечистая, с металлическим привкусом, она все же была прохладной и жидкой и со своей задачей справлялась. Пару месяцев назад Боб нашел в разграбленном «Уолмарте» несколько новых пачек батончиков мюсли и с тех пор питался только ими. Вытащив один из кармана, он разорвал обертку. Безвкусный, сухой, старый, на изысканный завтрак он не тянул – и тем более был последним, – но Боба это не волновало. Он чувствовал себя игроком, идущим ва-банк.
Как говаривал командир его взвода накануне очередной передислокации: «Двум смертям не бывать».
Прошел час, в городе было все так же тихо, ноги Боба начали затекать, как вдруг у кромки леса за северо-восточными воротами появился человек. Приставив к глазу прицел с двукратным увеличением, Боб выглянул из-за трубы и проследил за мужчиной, который вошел в безопасную зону, повернул на юг и быстро пошел по пустынному тротуару к площади. Боб узнал единственного чернокожего жителя города – опрятного хориста Гарольда Стаубэка, – когда тот поднялся по ступеням ратуши и постучал в парадную дверь.
Через минуту на пороге появился сонный Келвин Дюпре. Одетый в трикотажные штаны, он зевнул и почесал задницу. Мужчины перекинулись парой слов, и в конце концов Келвин пригласил Стаубэка внутрь. Дверь хлопнула, звук эхом разлетелся над городскими крышами.
Боб взглянул на карманные часы. Было почти семь, и до него уже начинали доноситься голоса, по большей части приглушенные, из-за стен и окон, – люди потягивались, вылезали из постелей и начинали новый день. В отсутствие газет, телевидения, радио, интернета, ресторанов, баров, ночных клубов, театров и любых других современных развлечений, которые не давали людям сна, суточные биоритмы начали сдвигаться. Люди стали раньше ложиться спать и раньше просыпаться по утрам. Или же все это объяснялось обычной эволюционной адаптацией к новым условиям – в конце концов, темнота таила в себе больше опасностей. Ночью лучше было сидеть дома, держа дробовик под рукой.
Наконец Боб увидел человека часа – зубастого проповедника с квадратным подбородком, ослепительного в своем анахроничном шерстяном костюме при галстуке, – который вывернул из-за своего кирпичного дома. Он неторопливо прошелся по улице и встретился с тремя другими членами секты самоубийц в пыльном переулке. Боб узнал тощего парнишку, Риза, который в свое время в одиночку пришел в Вудбери, а затем и двух других приспешников проповедника, Уэйда и Стивена. Боб знал, что Уэйд – полицейский в отставке, а Стивен – юный хорист из города Панама-Сити-Бич во Флориде, и этим ограничивалось его знакомство с этими людьми.
Боб избегал их, как заяц избегает гончих.
Четверо мужчин пошли по направлению к гоночному треку, по пути приветствуя остальных горожан и церковников, которые выходили на улицу с лопатами, совками и пакетиками семян в руках. По дороге к арене группа все росла, а проповедник смеялся, похлопывал каждого по плечу и желал всем доброго утра – истинный рубаха-парень, истинный политик. Боб решил, что, если бы на руках у кого-нибудь из жителей Вудбери вдруг оказался младенец, Иеремия бы непременно его поцеловал.
Боба чуть не стошнило к тому моменту, когда обитатели города вместе с проповедником вошли на арену. В животе было неспокойно, но не только от тошноты. Вернулось нервное напряжение. Боб понял – сейчас или никогда – и вдруг отчаянно захотел выпить. Он сглотнул кисловатую слюну и отогнал от себя эти мысли. Он больше не пил. Может, он и был пьяницей, но не пил. Он понимал, что так надо.
Он собрал вещи и взялся за ржавые железные перила пожарной лестницы. Ветер бился о ступеньки, пока Боб быстро спускался на землю. Он не видел ничего вокруг себя и чувствовал, как колотится сердце. Достигнув последней ступеньки, он спрыгнул на тротуар.
Затем он развернулся и быстро пошел по переулку, направляясь к дому Лилли.
Когда в тихой квартире раздался настойчивый стук, Лилли снился кошмарный сон. Она бродила по огромному складу размером с самолетный ангар, на полу которого, подобно стопкам досок, были сложены трупы. Ей приходилось переступать через тела, чтобы добраться до выхода, но выход все время ускользал от нее, исчезал у нее из-под носа, и вскоре она поняла, что выхода нет, что человеческие останки на полу – это тела знакомых ей людей, которые либо погибли у нее на глазах, либо исчезли без следа. Она видела своего отца Эверетта, видела Джоша, Остина, Меган, доктора Стивенса, Элис, своего дядюшку Джо и тетушку Эдит… как вдруг раздался громкий стук, и Лилли подумала – во сне, – что в дверь такого жуткого места может стучать только ненормальный. Какой идиот решит прийти сюда по доброй воле? Стук продолжался, пока сон не стал рассыпаться под весом этого звука, как карточный домик среди торнадо.
