Лилли резко села на кровати. Яркие лучи летнего солнца пробивались сквозь щель в ее занавесках. Лилли отогнала от себя отголоски кошмара и посмотрела на часы: 7:13. Стук становился все громче и чаще. Кто-то явно очень, очень хотел ее видеть.
Спешно натянув драные джинсы и поношенную футболку с логотипом группы Wilco, она побежала к двери, на ходу собирая волосы в пучок.
– Нужно поговорить, – сказал Боб Стуки, как только она сняла цепочку и распахнула дверь.
Боб перевел ее на другую сторону улицы, обогнул вместе с ней коричневый кирпичный дом и оказался возле задней двери. Неохотно заходя вслед за ним в душный сумрак квартиры, Лилли раздраженно фыркала и кряхтела, качала головой и то и дело оглядывалась, чтобы удостовериться, что за ними никто не наблюдает. Боб уверял ее, что все жители города работают в садах на гоночном треке и попивают свой утренний кофе и что они здесь совершенно одни, но Лилли все же не была в этом уверена. Любой мог увидеть, как они проникли в квартиру проповедника.
Поэтому Боб быстро прошел по коридору, мимо небольшой кухни со старым холодильником и вонючим сливом, через гостиную, где почти до потолка тянулись стопки ящиков и старых газет, и наконец оказался в спальне, пропахшей лекарствами и затхлостью с нотками сигаретного дыма и кулинарного жира. У этого кирпичного дома была богатая история – до эпидемии он принадлежал дряхлому старику, а затем перешел во владение приспешников Губернатора.
– Я знал, что с ним что-то нечисто, – сказал Боб, опускаясь на ослабленные артритом колени, – но и подумать не мог, что он настолько ненормальный. Тебе лучше присесть.
– Боб, без этого никак не обойтись? – спросила Лилли, стоявшая над ним, уперев руки в бока, и хмуро наблюдая за его действиями.
– Погоди секунду.
Крякнув, Боб вытащил из-под кровати громадную брезентовую сумку. Раздался тихий звон стекла и треск ковровых нитей под тяжелой ношей. Боб выпрямился, расстегнул молнию, вытащил один из пузырьков и показал его Лилли.
– Тут куча этого дерьма, – сказал он. – Не стесняйся, посмотри внимательнее… Только не пролей.
– Что это за хрень? – Лилли взяла пузырек в руки и прочитала ярлык. – Цианистый водород?
– Обычно эта дрянь бывает в форме газа, – объяснил Боб, поднимаясь на ноги, вытаскивая носовой платок и протирая шею. – Но бывает и жидкость, и кристаллы. Пахнет миндалем. Хорошо сочетается с колой.
– Боб, ты ведь не знаешь…
– Лилли, включи мозги! – вскричал Боб так резко, что Лилли вздрогнула. Нужно было быстро прочистить ей голову, времени было в обрез, тем более Боб подозревал, что за ними кто-то подглядывает. Он впился в Лилли глазами. – Джонстаун, Джим Джонс – слышала когда-нибудь?
– Боб, полегче…
– Еще в девяносто третьем я видел, как Саддам Хусейн кормил этим дерьмом курдов на севере Ирака. Оно за несколько секунд блокирует выделение кислорода клетками организма, человек отбрасывает кони за минуту. Хреновая смерть. Уж поверь. Ты давишься тканями собственного горла.
– Боб, хватит! – Лилли опустила пузырек на пол и сжала голову обеими руками, как будто она в любой момент грозила взорваться. Закрыв глаза, она опустила ее. – Хватит… просто остановись.
– Лилли, послушай меня. – Боб подошел к ней и легко тронул ее за плечи. – Я знаю, ты хочешь, чтобы всем было хорошо. Ты классная девчонка. Ты не хотела быть политиком, не хотела становиться героем. Но у тебя нет выбора.
– П-прекрати… – с трудом выдавила она, и Боб едва сумел ее расслышать. – П-прошу тебя, п-прекрати…
– Лилли, посмотри на меня, – он слегка встряхнул ее. – Менее чем через двенадцать часов эти психи собираются устроить массовое самоубийство. – Он снова встряхнул Лилли. – Посмотри на меня, малышка Лилли! Я понятия не имею, зачем нужны все эти припасы, но голову даю на отсечение – уж точно не чтобы отпраздновать День независимости! Мне нужно, чтобы ты разозлилась, чтобы составила план! Ты меня слышишь? Ты понимаешь?
Она сжалась в его объятиях, чувствуя, как эмоции и усталость вырываются из нее потоками слез, соплей и отчаяния. Она все рыдала и рыдала, и сила ее плача – сила резких тоскливых конвульсий, в которых билось ее тело, – совсем сбила Боба с толку, стала такой тревожной и неожиданной, что он даже не услышал, как человек, который все это время наблюдал за ними и ловил каждое их слово, тихо вошел в заднюю дверь кирпичного дома, держа в руке заранее снятый с предохранителя девятимиллиметровый пистолет, готовый выстрелить в любую секунду.
Глава двадцать первая
Уткнувшись лицом в складки прокуренной, заношенной фланелевой рубашки Боба, Лилли самозабвенно всхлипывала. Она никогда в жизни так не рыдала. Ни на похоронах отца, ни после потери Джоша в прошлом году, ни после героической жертвы Остина при осаде тюрьмы несколько месяцев назад. Она содрогалась, и причитала, и пыталась вдохнуть, но боль набегала на нее волнами – такая странная, такая неясная, что Лилли не могла даже определить ее источник, – подобно дрожи, сотрясающей ее кости. Может, она плакала по разбитым вдребезги мечтам? Или оплакивала нормальную жизнь, которую ей уже не суждено вести в этом нелепом мире? В ушах у нее давно звучали старые гимны, которые пел Гарольд Стаубэк тем вечером, когда они восславляли святость жизни и будущее Вудбери на городской площади, но теперь на их место пришла зловещая барабанная дробь похоронной процессии, в которой тонули и чистый голос певца, и все надежды, и все добрые дела, растворявшиеся в громком стуке шагов, в гуле треснутого гонга, в звоне похоронного колокола.
– Милая? – произнес Боб ей в ухо. – Я знаю, это нелегко. Я знаю, тебе больно… Но тебе нужно взять себя в руки ради детей.
Лилли испустила болезненный, прерывистый вздох и прислушалась к его словам.
– Малышка Лилли, тебе нужно собраться с силами. Одному мне не вытянуть. Я могу привлечь Спида и Мэттью, может, даже Дэвида и Барбару, и Глорию, наверное, но без тебя, девочка, мне не обойтись.
Лилли кивнула. Ее лицо опухло от рыданий. Она несколько раз вздохнула и сквозь пелену слез посмотрела на Боба.
– Хорошо… я… хорошо.
Снова вынув носовой платок, Боб промокнул ей глаза.
– Я слышал их в лесу, все назначено на сегодняшний вечер, пленных они не берут.
Кивнув, Лилли вытерла лицо.
– Поняла. Прости, мне очень жаль. Мне нужно подумать.
– Они скоро придут за этим добром. – Боб взглянул на Лилли. – С тобой все в порядке?
Лилли снова кивнула.
– Да, все хорошо, – солгала она. Голова кружилась. Она еще раз протерла глаза. – Мне просто нужно подумать.
Она осторожно отстранилась от Боба и принялась из стороны в сторону ходить по комнате, то и дело бросая встревоженный взгляд на брезентовую сумку и ее содержимое.
– Думай… думай… – она вытерла рот. – Как это случилось? Как такое вообще происходит?
