Меня часто спрашивают, кто мой любимый персонаж. Обычно я на это отвечаю сначала: «Ну, м-м-м…» – потом некоторое время молчу, а потом признаюсь: «Наверно, Марвин». Но не стану утверждать, что это какое-то особо сильное чувство».
* * *
В цветном приложении к «Санди Таймс» в июле 1981 года опубликовали интервью с Марвином:
В.: Ты хотел бы стать человеком?
О.: Если бы я был человеком, я бы ужасно грустил. Впрочем, я и так все время грущу, так что невелика разница. Иногда я думаю, что было бы неплохо стать стулом.
В.: Каково это – ощущать, что у тебя мозг размером с планету?
О.: Отвратительно. Но чтобы понять, насколько это на самом деле мерзко, нужен мозг размером с планету.
В.: Почему ты такой несчастный?
О.: Я пребываю в одном и том же настроении непрерывно с той самой секунды, как меня включили. Так уж соединены мои электрические цепи. Из рук вон плохо.
В.: А ты не можешь починиться?
О.: А зачем? Лучше я буду спокойно ржаветь себе дальше.
В.: Ты любишь читать?
О.: Еще в тот самый день, как меня включили, я прочитал все, что только можно прочесть. И все это оказалось так скучно, что перечитывать по второму разу нет смысла.
В.: А как насчет музыки?
О.: Ненавижу.
В.: Ну хоть какие-нибудь увлечения у тебя есть?
О.: Ненавидеть музыку.
В.: Что ты больше всего не любишь?
О.: Всю многомерную бесконечность мироздания. Я ее терпеть не могу.
* * *
Медведь Здравоумный
«Этот персонаж родился из истории с зубочистками. Мне однажды попался пакетик зубочисток, в который была вложена инструкция. И я представил себе какого-нибудь бедолагу, для которого это становится последней каплей: он понимает, что мир окончательно съехал с катушек, – и как после этого, спрашивается, жить в таком мире? Собственно, это и происходит с Медведем Здравоумным. Придя к выводу, что мир перевернулся с ног на голову, или, точнее, вывернулся наизнанку, Медведь строит Психушку для всего мира (ну, он уверен, что такому миру самое место в психушке), а сам остается снаружи, чтобы приглядывать за ней. Одним словом, все началось с зубочисток».
Обитатель хижины
«Насколько я помню, он родился в споре. Мы обсуждали с кем-то одну не слишком оригинальную мысль: что вся совокупность человеческого опыта, на который опирается все это исполинское здание наших представлений о вселенной, то есть все, что мы думаем об окружающем мире, о своем месте в нем, о том, как ведет себя материя, и так далее, – в действительности не более чем умозрительная теория, которую мы строим на основе поступающих к нам в мозг электрических сигналов. Если поставить с одной стороны то, что мы знаем о вселенной, а с другой – те данные, которые мы получаем в действительности, разрыв будет колоссальным. Более того, даже та информация, которую мы получаем, – это не реальные факты, а наша интерпретация тех электрических сигналов, которые сообщают нам, что мы получили такие-то и такие-то сведения.
Получается, что на самом деле никакой реальной информации у нас нет, и опираться в своих обобщениях нам не на что. И вот я придумал персонажа, который довел эту мысль до последнего предела: он убежден, что полагаться нам абсолютно не на что. Он не принимает ни фактов, ни доказательств, а потому реагирует на все происходящее совершенно интуитивно или, если хотите, бездумно. И поскольку он начисто лишен каких бы то ни было предубеждений и не заинтересован вообще ни в чем, он как нельзя лучше подходит на роль повелителя вселенной. Но, с другой стороны, такое абсолютное равнодушие не дает ему возможности принимать хоть какие-то разумные или полезные решения. Как я говорю в том месте, где он упоминается впервые, где же взять правителя, если никого из тех, кто желает властвовать, ко власти допускать нельзя?»
Оолон Коллуфид
«См. Йооден Вранкс»
Рооста
«Актер, которому досталась роль Роосты, не очень понимал, каким должен быть этот персонаж, – потому что я и сам этого толком не понимал. Когда пишешь по частям, серию за серией, такое иногда случается. Вводишь нового персонажа в конце одного сезона и думаешь: ну, сейчас начнется новый сезон, тут-то я его и раскрою, а пока пусть болтается так. А потом вдруг понимаешь, что этот персонаж тебе на самом деле не нужен или нужен, да не такой. Но актер-то на эту роль уже нанят, и нужно, чтобы он хоть как-нибудь ее сыграл».
Слартибартфаст
«На самом деле Слартибартфаст был моим любимым персонажем в первой книге, хотя в третьей я использовал его не вполне по назначению. По-моему, в сборнике сценариев я так и не упомянул, что дразнил этим именем машинистку, секретаршу Джоффри. Вы, должно быть, помните, что этот персонаж довольно долго действует на сцене до того, как мы, собственно, узнаём его имя. А все дело в том, что я решил подшутить над машинисткой, которой рано или поздно пришлось бы печатать это длинное, странное и неудобное имя. Поэтому при первом своем появлении он говорит: “Как меня зовут – это неважно”. В общем, я просто дразнил секретаршу Джоффри».
Триллиан
«Это имя тоже было своего рода подначкой. Услышав его впервые, вы воскликнете про себя: “Ага! Триллиан! Должно быть, инопланетянка”. Но потом выясняется, что это не настоящее имя, а кличка. На самом деле ее зовут Трисия Макмиллан, и она с Земли. Такой вот маленький сюрприз.
Я подумал, хорошо будет завести еще одного персонажа с Земли, чтобы Артуру было с кем поговорить по-человечески. Иначе он совсем потеряется, а вслед за ним потеряется и читатель-зритель-слушатель. Поэтому нужен персонаж, который поймет Артура, если тот упомянет о чем-нибудь таком, что могло быть только на Земле. Нужен еще кто-нибудь, кто пережил Землю. Но на самом деле, по большому счету, это было необязательно: эту функцию вполне мог бы исполнить и Форд. Так что, боюсь, главная проблема с Триллиан – в том, что без нее можно было обойтись. Она лишняя.
Шуму от нее поменьше, чем от остальных, но в конце третьей книги она заметно выходит на первый план. Она гораздо более внимательная, восприимчивая, сознательная и приспособленная к жизни, чем все остальные, вместе взятые. По крайней мере, эти качества мне все-таки удалось в ней проявить, и я этим доволен. Меня постоянно спрашивают, почему Триллиан кажется такой загадочной. Да просто потому, что я на самом деле ничего о ней толком не знаю. Кроме того, женщины вообще мне кажутся существами загадочными – я никогда не понимаю, чего они хотят. И когда приходится писать женский персонаж, я всегда страшно нервничаю: боюсь сделать что-нибудь не так. Когда читаешь, как другие мужчины пишут о женщинах, иногда прямо бросается в глаза, что они в этом совсем ничего не смыслят. Так что я очень боялся вторгаться в эту область».
