— Ай-яй-яй, разорение! — поддакнул князь.
— Мы бы к тебе не пришли, только следы от волокуш, которыми хлысты волокли, к Ельцу ведут. Разобраться надо, виновных наказать.
— А когда деревья срубили? — прикинулся простачком князь.
— Ден пять, может, поболе.
— Что же охрана ваша не усмотрела?
— К каждому дереву сторожа не приставишь.
— Оно так, только и я монастырским землям не сторож.
— Упаси бог, княже! Мы — чтобы по справедливости разобраться, по «Правде».
«Эка они заговорили, о «Правде» вспомнили». Князь решил остудить слегка пыл монашеский.
— Третьего дня охотник елецкий, Митрофан, к броду Волчьему ходил, зверя промышляя. Так видение лицезрел — иноки вершами едва Быструю Сосну не перегородили. У брода-то омут, рыбки много. И река на моей землице — не на монастырской.
Глаза отца Мефодия забегали по сторонам.
«Хм, явно его рук дело. Не сам, конечно, за рыбой ходил — иноков подбил», — сразу догадался князь.
Отец Кирилл подбородок вскинул.
— Не наших рук дело — пост у нас.
— Митрофан-то сказывал: как иноки рыбки наловили — сразу на подводу ее, верши туда же и к монастырю подались.
Отец Кирилл покраснел.
— Лжа это! Не было!
— Ну, стало быть, не было. Причудилось, видать, Митрофану. Он вообще выдумщик. Седмицу тому иноков в лесу моем встретил, говорит — грибы да ягоды собирали, лукошки полные.
— Заблудились иноки, не иначе, — вставил слово отец Мефодий.
— Конечно, лес густой, пуща прямо, немудрено заблудиться.
Отец Кирилл встал.
— Пойдем, отец Мефодий. Видно, не найдем правды в этом доме.
— Остынь, настоятель, сядь! — жестко сказал князь.
Монахи не посмели ослушаться, присели.
— Рыбная ловля, грибы-ягоды, деревья срубленные — мелочь это. Ты лучше, отец Кирилл, скажи: готов ли монастырь к отпору? Случись нападение басурман — поможешь ли дружиной город удержать?
— У самого народу, кто оружие держать может, маловато, старых да немощных половина. Самим бы удержать монастырь от разорения, — сказал настоятель. И добавил осторожно: — А что, слухи о набеге татарском появились?
— Да не слыхать пока. Так спросил.
— А, — облегченно выдохнул настоятель. — Так мы пойдем. Заглянем дня через три, может, с бревнами что и прояснится?
— Заходите, святые отцы! Мои двери для вас всегда открыты.
На пороге Кирилл перекрестил князя.
— Спаси тебя бог!
Монахи ушли.
«Ваши бы слова, да богу в уши», — подумал князь. А ведь он точно знал, что в монастыре есть полсотни иноков самого разбойного вида, послушанием которого было воинское дело. И оружие в монастыре тоже было. Вроде и невелик монастырь, но не раз доказывал делом, что может устоять перед непрошеными гостями. Однако же не властен князь над монастырем и его землями — на то патриарх есть.
Мысли князя переключились на урожай. Конец июля, уж жатва скоро. Капуста, репа, брюква, морковь в закромах уже. Только, сколько ими брюхо ни набивай, все равно без хлебушка сыт не будешь. А и на хлебушек виды есть: рожь уж пожелтела, жать скоро пора. Ячмень подходит, тоже сердце радует. Пшенички бы, да семян хороших нет. Деньги надобны для семян, да земля хорошая, черная. Одно поле только пшеницу и родит сам-десят. Остальное докупать мукой приходится. Тут купцы выручают — завозят с обозами.
Вот и сейчас, как будто мысли княжеские прочитав, в город обоз купеческий втягивался. Князю с поверха видно было — от ворот к базарной площади потянулся. Надо бы кого из прислуги послать, пусть узнают: из каких мест прибыл, какие товары привез да почем.
Князь постоял немного, да и решил сам пройти. «Ноги разомну, за одним узнаю — какие новости в чужих землях. Известное дело, купцы первыми все слухи разносят».
Для таких случаев князь имел одежду попроще. Надень он княжеское красное корзно, и купцы могут растеряться слегка, оробеть, сказать не все. От своих жителей не скроешься, не останешься неузнанным: каждый горожанин или крестьянин князя своего в лицо знал, издалека кланялся. А чужим знать ни к чему, с кем разговаривают.
Накинул князь ферязь легкую, на голове — тафья, как у служилого люда, на ногах — короткие четные сапожки мягкой кожи. Стоявший у ворот княжеского подворья дружинник усмехнулся в усы: опять, дескать, князь чудит.
Федор Иванович молча показал ему кулак.
Князь прошелся по короткой улочке до базарной площади. Торг, как и всегда летом, был многолюден и шумен. Торговали с прилавков, с подвод, с лотков. И товар был на любой вкус: и ткани цветные, и горшки глиняные, и рыба свежая, что вяло рот разевала, и куры живые, за лапы связанные, и убоина разная — свинина да говядина. Даже лавчонка оружейная имелась: с ножами, копьями и прочим железом — все не хуже, чем в других городах.
Рядом, заставив от неожиданности вздрогнуть, закричал зазывала:
— Калачи сдобные! Подходи, разбирай, пока горячие!
Тьфу на тебя, горлопан!
Князь, пройдя через торг, подошел к возам. В этом месте обычно всегда торговали купцы приезжие. Они не зазывали; откинув рогожу, выставили товар на обозрение.
Обоз был небольшой — всего четыре подводы. На двух лежали ткани — парча, шелк.
Князь пощупал шелк, поцокал языком. Купец расплылся в улыбке:
— Хороший шелк, из самого Синда! Бери, задешево отдам!
Лучший способ разговорить торговца, расположить его к себе — купить у него товар.
— Почем?
— Сколь брать будешь…
— Весь тюк возьму.
Шелк и в самом деле был хорош. И лишним не будет — двор большой, людей много.
Поторговались, хотя цена и в самом деле была невелика. Но какая же покупка без торга? Традиция такая. Купишь, не торгуясь, — стало быть — транжира, а деньги счет любят.
Сговорились, ударили по рукам.
— Сам тюк заберешь или парня послать? — спросил довольный сделкой купец, пряча деньги в кошель.
— Пошли, будь любезен. В княжеский дом пусть и отнесет.
Купец окликнул паренька, что крутился у лошадей.
— Савелий, отнеси рулон шелка в княжий дом.
Князь объяснил дорогу, и подросток ушел с тюком под мышкой. А Федор Иванович решил, что после покупки и поговорить можно.
— Откуда сам будешь, торговый гость?
— Из Перемышля, домой вот возвертаемся из дальних странствий.
— Где были, что видели?
Купец к расспросам привык, в каждом городе повторялось одно и то же. Сам что-то расскажет, с ним поделятся. Так и возит — и товар, и новости.
