— Э, милай! Из самого Синда добираемся. Ушли большим обозом — двенадцать людей о десяти повозках, назад, домой, — вчетвером, на четырех телегах.
— Чего так?
Купец оглянулся по сторонам, как будто бы боялся, что их услышат.
— Неспокойно в Орде, едва убечь смогли. На татарву проклятущую сильный враг напал, бой был у них прямо страшнючий. Трупов одних, говорят, — горы. Но врать не хочу, сам не видал.
Новость интересная, главное — никто раньше о таком не говорил.
— Подожди, купец, у хана ордынского, Тохтамыша именем, сила великая. Это кто же осмелился?
— Сами татары говорят — Тимур какой-то.
— Не слыхал допреж, — озадаченно протянул князь. — Из каких краев Тимур этот?
— Про то мне неведомо, но полагаю — басурманин.
— Не из Персии ли?
— Говорю же — не знаю.
— А кончилась битва чем?
— А я не сказал разве? Так разбили татар, прямо начисто. Хан едва убежал, чтобы в плен не попасть.
Вот это известие! Князь на время едва не онемел, но быстро взял себя в руки.
— Что в Орде творится?
— Чужаки бесчинствуют. Сроду купцов в Орде не грабили да живота не лишали. А на стоянке ночной напали на нас, людей из обоза побили. Мы с краю были да лошадей распрячь не успели, вот по темени и ушли потихоньку.
— Может, тати ночные?
— Э, нет! У этих одежда справная — вроде как у дружинников. Да говорят не по-татарски, уж ордынский говор я знаю. Торговал с ними, слова кое-какие понимаю. Из чужаков и были, вот те крест! — Купец перекрестился.
А князь стоял и размышлял. «Это какую же силу надо иметь, чтобы Орду разгромить? Под ханами вся степь — от Волги до Днепра и от Крыма до Руси, да и на Руси от Орды отбиться не могут, сил не хватает. А вот — разбил же какой-то неизвестный Тимур. Кто такой? Откуда? Чего он хочет? А главное — пойдет ли на Русь после Орды или пресытится кровью и богатыми трофеями да к себе уйдет? Вот уж новость так новость! Не зря к обозу вышел, как сердце чуяло».
А по спине холодок пополз: «Ведь против Орды устоять не можем, так сила нашлась еще более злобная да мощная».
— Боярин, ты чего замолк-задумался? Я же и говорю: пока по степи ехали, страху натерпелись. Кругом татары голодные рыщут, а за ними чужаки гоняются. Рубятся насмерть!
— Так их что — и в Диком поле полно?
— Про то и говорю. Как Елец увидели — все ж таки первый русский город, — так от сердца и отлегло. До Руси добрались — почитай, уже дома. Денег вот только нет, кушать нечего, потому товар и продаем. Это лошадям сейчас позавидуешь — в степи травы по пояс стоят.
— А далеко ли чужаков от Ельца видел? — Князь был шокирован услышанным.
— Два дневных перехода обозом.
Так, два перехода — это верст тридцать. Впору тревогу поднимать. Враг под боком, а он и в ус не дует.
— Спасибо, купчина. Новости твои не из радостных, но все же упредил.
— Уходить вам всем надо. Мы сейчас немного поторгуем, поедим да провизии подкупим и уходим поутру.
Тогда удачной тебе дороги, купец! — Князь повернулся и направился в свои хоромы.
Известия от купца тревожные — слов нет, но вдруг он перепутал чего, испугался ночного разбоя? У страха ведь глаза велики, а купец не воин, мог просто растеряться. Хотя на труса он не похож. Судя по разговору и поведению, калач тертый. Да и в Синд очень неблизкий путь, слабаки и новички не ходят.
И все-таки князь надолго заперся в своей горнице. Надо все обмозговать, ведь от правильного решения зависит многое.
Во-первых, надо известить Олега Рязанского: если нападут на Елец, то или Олег пришлет подмогу, или она ему самому понадобится. Потому он готов должен быть.
Во-вторых, следует известить великого князя Московского Василия Дмитриевича — тоже пусть приготовится отпор дать. Ведь войска — их еще собрать из городов да княжеств надо. В Москве, поди, только полк стрелецкий стоит. А на сборы время нужно. Русь велика, и пока из той же Твери или Ярославля войска подойдут, Москва пасть может. Конечно, может предупреждение Федора Ивановича уже не первым будет: у великого князя Московского источников много — вроде лазутчиков, купцов да подкупленных мурз из той же Орды. Уже по-всякому должны известить. Однако и пренебрегать предупреждением не стоит.
Пусть в Москву боярин Никита Глебович едет, нечего ему дома отъедаться.
И в-третьих, пока все тихо, надо лишних людей из Ельца отправить куда подальше — в Пронск или Новосиль. Тамошние князья примут — о том не раз говорено. Еще одно: сказать Агею — пусть всех крестьян завтра же отправит рожь, овес да ячмень жать. Пусть недозрело зерно чуток, недоберет колос немного, а все лучше так, чем когда враг нагрянет да поля все потопчут али пожгут. Тогда уж точно никому ничего не достанется.
Да монастырь известить надо. Настоятель Кирилл хоть и имеет обиду за самовольный поруб, однако же он свой, православный. И земель монастырских много — пусть тоже поторопятся урожай убрать. Хлебушек — он ведь не тот, что в поле, а тот, что в амбаре.
Решив так, князь вызвал прислугу.
— Зовите Агея, боярина Никиту Глебовича да из старшей дружины — Мелентия и Тимофея. Да чтобы быстро были!
Молодой прислужник кинулся исполнять приказание князя, а сам Федор Иванович уселся за стол и стал писать на пергаменте послания Олегу Рязанскому и Василию Дмитриевичу. Похоже, время решительных действий настало. Сколько дней или седмиц у него в запасе — одному Господу известно. Он, Федор Иванович, будет заниматься тем, чем князю положено, а там — будь что будет.
Первыми на зов князя заявились дружинники, благо воинская изба рядом совсем.
Вошли оба, и князь залюбовался невольно: высокие, мышцы мощные под одеждой так и играют-перекатываются. Русые волосы маслом умащены — блестят. Истинно — богатыри русские!
— Вот что, добры молодцы, поручение вам даю. Ты, Тимофей, скачи в монастырь, передай настоятелю на словах — мол, татары вблизи границ Дикого поля рыщут, не исключено — нападут. Пусть урожай на полях уберет, не то басурмане потопчут конями. Езжай с богом!
Тимофей кивнул головой и вышел.
На обоих князь надеялся: воины смелые, надежные, в боях испытаны — не подведут. Правда, оба молчуны, слова не выдавишь, да то для мужчины не порок — достоинство.
— Тебе, Мелентий, задание посложней. Выбирай из дружины любого, берите заводных коней, харчей на кухне, вооружение полное, кроме, пожалуй, копий. Отправишься сейчас же к Олегу Рязанскому. Сыщешь его в Рязани или Переяславле — не мне тебя учить где — и отдашь самолично в руки пергамент сей. Головой отвечаешь!
Мелентий кивнул только.
Федор Иванович скрутил пергамент трубочкой, на свече сургуч растопил, на пергамент накапал да печатку свою княжескую приложил.
