Скрипящий зубами и пунцовый, как вареный рак, Гонсалес, подволакивая простреленную конечность, медленно встал с земли. Его сильно качало из стороны в сторону. Мы же не мешали ему, лишь не сводили с него оружия. Дохромав до «хантера», он, измученный, прислонился к капоту, перенеся вес тела с ног на локти. Глаза испанца буравили нас презрительным взглядом, в котором не было ни капли страха.
– Ты заплатишь за это! – прошипел он сквозь зубы. – Я заставлю тебя захлебнуться собственной кровью, мразь!..
– Успокойтесь, Карлос, – осадил я сарагосца. – Вы не в том положении, чтобы угрожать нам. И в живых вас оставили лишь из уважения к вашим почтенным годам.
– Глупо, брат Эрик, – пожурил меня Гюнтер. – Стратегически неправильно... Лишний свидетель...
Он и Гонсалес вперились друг в друга ненавидящими взглядами.
– Стреляй, шакал! – фыркнул Карлос. – Потому что в противном случае я все равно доберусь до вас, чего бы мне это ни стоило! Стреляй, трусливая падаль!..
– Вы останетесь здесь, пока вас не обнаружат, – прервал я его пылкие обещания. – Уж и не знаю, как вы оправдаетесь перед Бернардом – меня это не волнует, – но могу сказать точно: спокойной отставки не ждите. Вы провалили довольно плевое задание – Мясник такое не одобрит. Как не одобрит он и то, что мы похитили у вас магистра...
– Не зарывайтесь! – Гонор Матадора слегка поугас. – Вот за это ваши задницы уж точно отведают раскаленных стальных прутьев!
– Возможно, – ответил я. – Ну а теперь прощайте. Пора! Оружие ваше мы, разумеется, конфискуем. Джип тоже. Так что счастливо оставаться... И, Карлос, спасибо вам за книги. Заберете их в моем трейлере, если, конечно, будет до них.
Гонсалес, немного придя в себя от дикой боли в ноге, неуверенно оторвался от капота, доковылял до трупов своих бойцов и стянул с головы берет, отдавая тем последние почести. Похоже, мы в этом мире для него больше не существовали. Подтянутая фигура сарагосца сгорбилась и сжалась, выдавая истинный возраст Карлоса. Потерять почти половину отряда только в одном рейде – тут волей-неволей сломаешься. Я решил оставить пожилого командира наедине со своим горем, повернулся и побрел к Гюнтеру, уже разоружавшему лежавшее на отшибе обезглавленное тело Марчелло.
– Эй, амиго! – прокричал мне вслед Гонсалес надорванным и каким-то полубезумным голосом. – Сделай-ка для меня последнее одолжение!
– Какое? – Я обернулся и посмотрел ему в затылок, пытаясь уловить, к чему он клонит.
– Подохни, падаль! – совсем уже истерично проорал Матадор, а затем, едва не упав, развернулся в мою сторону на пятке здоровой ноги и выбросил вперед правую руку...
Я был слишком возбужден всем произошедшим за эти пять минут и потому даже не вспомнил о том, что еще во время штурма Ла-Марвея обратил внимание на кобуру, висящую у Гонсалеса под плащом на поясе брюк. В ней Охотник носил настоящий оружейный раритет – короткоствольный револьвер «бульдог», бесполезный при стрельбе на дальние дистанции, но на близком расстоянии способный оторвать человеку руку. Именно его и выхватил Карлос, хотя хорошо видел, что огневое преимущество явно не за ним...
Мотив этого отчаянного поступка испанца я так и не понял до конца. Наверное, врожденное чувство гордости не позволило бы ему показаться на глаза братьям униженным новоиспеченным предателем и дезертиром. Карлос предпочел смерть – смерть с оружием в руках... Еще один судьбоносный выбор за и без того кровавое утро...
Пожилому Охотнику в расторопности мог бы позавидовать и любой из молодых. Мгновение ока – и его револьвер уже смотрел мне в лицо...
Находись сейчас мои пистолеты в кобурах, и короткая история отступничества Стрелка на этом печально бы завершилась. Но оба «глока» удобно лежали рукоятями у меня в кулаках, а потому я ответил на смертельный выпад Матадора огнем из двух стволов одновременно...
Карлос был еще жив, когда мы с Гюнтером склонились над ним. Он кашлял кровью из пробитых шестью пулями легких и порывался встать, но только беспомощно греб по песку рифлеными подошвами ботинок. Пальцы его шарили по земле, ища оброненный револьвер, а глаза, уже подернутые туманной дымкой, смотрели сквозь нас на затянутое тучами небо.
– Стрелок, – прохрипел Гонсалес, – будь ты проклят навеки, крысиный выкидыш...
– Прощай, Матадор, – ответил я ему, но он уже навряд ли меня понимал. – Ты умер как истинный Охотник. И, амиго, не говори обо мне Господу слишком уж много плохого.
Седьмая пуля в лоб избавила Гонсалеса от предсмертных мучений.
– Проклятие умирающего, – заметил я Гюнтеру, – превосходное пожелание счастливого пути.
– Лучше... не придумаешь, – согласился он.
– Матерь Божия! – донеслись до нас откуда-то из-под «хантера» громкие всхлипывания. – Пресвятая мадонна!..
Магистр Конрад стоял на четвереньках и трясся, словно перепуганная грозой овца, размышлявшая, в какую сторону следует метнуться для пущей безопасности, если торчишь в самом центре открытого загона. Мелкий прыщ, предавший Очищению неимоверное количество душ, теперь и сам оказался в роли молящей о милосердии жертвы.
Мы с Гюнтером переглянулись. Германец, скуксив кислую мину, промолвил:
– А вы уверены, что с него... будет хоть какая-то польза? Может, его это... того?
И большой палец великана прошелся по кадыку.
– Ни в коем разе! – нахмурив брови, покрутил я головой. – Как сказал бы Михаил, нечего раньше времени выбрасывать наш единственный козырь...
...Жаль, что так и не успел проститься с русским. Если кого-то из моих отныне бывших собратьев и можно было называть настоящим братом, то только его. Ну и огребет же он из-за меня неприятностей после того, как все станет известно...
– Наверняка этот козырь... жрет больше нас с вами, вместе взятых, – не одобрявший данный пункт моего плана Гюнтер привел вполне разумный, но не повлиявший на мое мнение довод. – Вот увидите, сами пристрелите его через пару дней...
Завидя, что два свирепых, только что уничтоживших четверть Пятого отряда, включая и его командира, человека шагают к нему, Конрад, не вставая с четверенек, развернулся к нам задом и, если, конечно, можно так выразиться, пополз наутек, ежесекундно озираясь через плечо.
– Один момент, ваша честь, – остановил я магистра, наступив на край волочившейся по земле полы его балахона. – Прошу обратить внимание – вы удираете совершенно не туда. В той стороне залив Сен-Мало. Нет, хотя, возможно, ваша честь – превосходный пловец и я зря беспокоюсь...
– А?.. Что?.. – Конрад продолжал шлифовать коленями песок, но, удерживаемый моим ботинком, не смог продвинуться ни на йоту. – Отпустите меня, я уже ухожу. Я ничего не видел, и меня здесь не было. Вы не знаете магистра Конрада, магистр Конрад не знает вас...
– Увы и ах, мой плохо питавшийся в детстве друг, – горестно вздохнул я, – вынужден вас огорчить – вы едете с нами.
