– Мы отчасти придерживаемся порядков Древних, – нехотя ответил я и, памятуя замечание Гюнтера, уточнил: – Этакое подобие демократии. Но право решающего голоса я оставляю за собой, хотя по идее и не могу уже считаться вашим командиром.
– Дай женщинам демократию, и они моментом перекуют ее в матриархат, – заметил Михаил. – Но с другой стороны, будь наша рыжая наманикюренной куклой, проблем с ней пришлось бы претерпеть куда больше. Кстати, я вижу, ты нехило запал на нее, как, впрочем, и она неравнодушна к тебе.
– Не мели ерунды, – пробурчал я. – Мне-то она действительно нравится, но чтобы она? Чушь! Не забывай о том, что еще вчера мы убивали ее друзей.
– Эти два дня, Эрик, все поставили с ног на голову. Враги стали друзьями, друзья – врагами. Помнишь, что я сказал тогда тебе на крыше монастыря? Это было совсем недавно! Все сбылось! Даю руку на отсечение, что не самая последняя причина твоего поступка – именно Кэтрин. Тебе меня, любезный, не обмануть. Я-то вижу, как вы друг на друга смотрите...
– Куда уж мне до вас, уважаемый аналитик. Вам ведь со стороны все гораздо лучше видно...
– Ага, нервничаешь! – радостно заерзал Михаил. – И это тоже о многом говорит!
– Да ни о чем это не говорит! – Я и впрямь что-то чересчур разволновался. – Я буду нервничать теперь всю оставшуюся жизнь. А что, ты намереваешься приударить за ней? Пожалуйста, я мешать не буду.
– Хо-хо, я за Кэтрин? – рассмеялся русский. – Исключено! Нет, баба она, конечно, что надо – все при ней, – но... Скажу тебе, швед, по величайшему секрету, не вздумай никому разболтать: я ее боюсь. Эта женщина начисто подавляет мой гордый и независимый характер. Ну а для тебя, я думаю, она была бы в самый раз...
– То есть, ты хочешь сказать, что я напрочь лишен гордости и независимости, так?
– Ни в коем разе! Испанского гонора в тебе полно, но он прочно удерживается твоей второй – нордической – половиной, которая, как я заметил за эти годы, является у тебя все же преобладающей. Она-то и не позволит вам в конечном итоге перегрызть друг другу глотки...
– И когда это ты все успеваешь заметить? – Я чувствовал позывы к возмущению, испускаемые, видимо, моей «испанской» половиной. – Ты вместе с нами всего-то чуть менее суток!
– Чтобы догадаться о твоей к Кэтрин симпатии, мне потребовалось около пяти секунд еще тогда – на крыше, – когда она дразнила тебя там, как котенка. Уж извини, но все написано на твоей, уважаемый, морде.
– Даже сейчас? – усомнился я и украдкой взглянул на себя в зеркало заднего вида, но в отблесках лампочек на приборной панели вроде бы ничего такого не заметил.
– Сейчас тем более! – Михаилу же темнота нисколько не мешала созерцать выражение лица своего бывшего командира. – И знаешь, что-то появилось в тебе этакое, ранее мной не наблюдаемое.
– Облысел? После всего произошедшего это и неудивительно...
– Нет, участь Циклопа тебе пока не грозит, – усмехнулся он. – Я бы сказал, что изменилось что-то у тебя внутри. Ты стал напоминать мне самого натурального многодетного отца, пекущегося о своих отпрысках: серьезность суждений, озабоченность насущными проблемами во взгляде, а также присущая только им своеобразная гордость – дескать, вот он каков я, поглядите! Возможно, ты и не обращаешь на это внимание, но поверь уж человеку, немного тебя знающему.
– Вот только едем мы не на прогулку, – прервал я процесс анализирования моей психологии, – и детишки эти не на каникулах, а в бегах от Пророка и Корпуса, которые решили, будто те виноваты наравне с их родителем. Платят по его счетам, хоть и твердят некоторые, что сын за отца не отвечает...
Я обернулся, посмотрел на спящих Поля, Алена и Люси и вновь поразился тому, как стойко игнорируют они дорожный дискомфорт, мирно посапывая на заднем сиденье.
– Десятый раз... – пробормотал Михаил.
– Чего «десятый раз»? – не понял я.
– Да я все о тебе. Ты обернулся за последние сорок минут десятый раз. О чем это говорит, а?
– Достал ты уже меня, вот о чем! – не сдержался-таки я. – Кто вообще сейчас нянька – я или ты? Вот и следи лучше, тогда не буду вертеться!
– Ну вот, рыжая начала, потом Гюнтер, а теперь и ты. Да что с вами со всеми случилось? Черт с ней, с бабой, она от природы взбалмошная, но вы-то? От нее позаражались? Орут на меня, огрызаются... Эй, очнитесь, ведь это же я, ваш старый добрый Михаил, клянусь моими обожженными усами!
– Не сердись, – пошел я на мировую, поняв, что зря все-таки обижаю русского, которого, похоже, и могила не исправит. – Просто вся эта ерунда здорово выбила нас из колеи. Сам понимаешь, не каждый день в еретиков играем.
– Да я не обижаюсь, – отходчиво произнес он. – Понимаю, человек все-таки... Но если я вдруг когда-нибудь стану таким же тошнотворным, будь другом – пристрели меня, пожалуйста...
Рисковая Кэтрин провела нас прямо под стенами Реймса. Город спал, и его властям было пока наплевать на нашу компанию. Завтра же все будет совсем по-другому и нам хочешь – не хочешь, но придется сторониться крупных поселений.
Около четырех часов утра мы перемахнули по каменному мосту реку Маас и к рассвету планировали пересечь границу Парижской епархии, чтобы на день схорониться где-нибудь уже под Люксембургом. Дорога петляла между каменистых холмов с отвесными, покрытыми густым кустарником, склонами. Я в нетерпении ждал, когда же промелькнет пограничный столб, но тут уставший и слегка охрипший голос Кэтрин произнес по рации: «Закат!»
– В чем дело? – спросил я девушку, когда мы догнали их «хантер» и, выйдя из машины, приблизились к ней, тревожно вглядывающейся в предрассветные сумерки.
– Впереди ловушка, – с уверенностью заявила Кэтрин, указав на уходящий за придорожную скалу поворот дороги.
– Чуешь Охотников по запаху ладана или нестираных носков? – скептически хмыкнул Михаил. – А может, ты и впрямь всевидящая ведьма?
На этот раз Кэтрин не обратила никакого внимания на сарказм русского:
– Это не Охотники, не Защитники и не Добровольцы. Это байкеры.
– Откуда такая уверенность? – спросил я, машинально расстегивая кобуры пистолетов. Похоже, рыжая и впрямь знала, о чем говорила.
– Видишь, – Кэтрин кивнула на куст у обочины. – Вон их метка. Они ставят ее на тот случай, чтобы другие банды по ошибке вместо торговцев не повредили себе колеса.
И правда – под кустом, не особо бросаясь в глаза, но и в то же время на виду была воткнута в землю тренога из связанных между собой ошкуренных палок, какими крестьяне обычно метят границы своих наделов. Но крестьянских полей не было и в помине, а потому действительно вызывало недоумение нахождение здесь подобной конструкции.
– Но откуда тебе известна байкерская символика? – заинтригованный еще больше, поинтересовался я. – А может, этот знак обозначает совсем иное?
– Лучше не спрашивай, – по всей видимости, девушке не хотелось отвечать на вопрос. – Просто поверь на слово, ладно?
