— Черт бы вас побрал, майор, — сквозь зубы процедил Кондрашов. Перестаньте валять дурака! Я предлагаю вам способ раз и навсегда разделаться с этим Абзацем.
— Если говорить серьезно, то ваш способ сильно смахивает на самоубийство, — заметил Чиж. — Вы отдаете себе отчет, насколько это опасно?
— А вы отдаете себе отчет в том, что я теперь живу в аду? — снова начиная заводиться, спросил Кондрашов. — Я три ночи не сплю, если хотите знать. Все мерещится, что он вот-вот выйдет из-за шторы…
Ну, майор! У вас же, в конце концов, рефлексы! Вы же видели его в лицо!
— Боюсь, я видел только то, что он хотел мне показать, — сказал Чиж. Куча грязных волос — это не лицо. Но если вы действительно серьезно настроены…
— Черт возьми! Он еще спрашивает, серьезно ли я настроен! А для чего я, по-вашему, затеял этот дурацкий банкет? Тоже мне, повод — пятилетие фирмы!
В конце концов они договорились, и Чиж повесил трубку с таким чувством, словно только что разгрузил вагон цемента. «Черта с два, подумал он. — Цемент — чепуха. Грузили мы этот ваш цемент, знаем, какой он на ощупь. Я бы предпочел два вагона цемента и вагон щебня одному такому разговору, пропади он пропадом. Ну хорошо, а на что тогда это было похоже, если не на разгрузку цемента? На танцы, может быть? Если я что-то и умею делать хуже, так это танцевать. Быстрый рок-н-ролл, к примеру. Да не простой рок-н-ролл, а акробатический. Станцевал бы я сейчас акробатический рок-н-ролл? Большой красоты танец, если его умеешь танцевать. Лично я не умею, и в молодости тоже не умел.»
«Значит, — решил он, — я чувствую себя так, словно два часа без перекуров танцевал спортивный рок-н-ролл. Хотя насчет спортивного… Мое поведение во время этой пляски вряд ли можно назвать спортивным, а уж Кондратов — тот и вовсе вел себя как Майк Тайсон, когда тот пытался прямо на ринге отгрызть сопернику ухо. Как его звали-то, этого соперника? Ни черта не помню!»
Чиж встал, отнес на место телефонный аппарат, высыпал в мусорное ведро содержимое переполненной пепельницы и с тоской посмотрел на холодильник, в котором стояла принесенная госпожой генеральшей бутылка вина. Почти полная бутылка… Дрянь, конечно, страшная, но не идти же на ночь глядя в магазин!
Чиж вытянул губы дудкой и подвигал бровями, как делал всякий раз, когда его терзали сомнения. «Нет, — решил он, — буду терпеть дальше. День терпел, а теперь что же — все насмарку? Надоело, черт возьми! Похмелье надоело, и чувство вины, и эти бесконечные угрызения совести… Хотя у трезвости, при всех ее плюсах, есть множество жирных минусов, и закрывать на них глаза мы, работники правоохранительных органов, просто не имеем права…»
Гитара валялась там, где он ее бросил, — на диване в гостиной. Чиж присел на диван, пристроил инструмент на коленях, пошевелил пальцами левой руки (костяшки пальцев были ободраны и свежо розовели после ванны), зажмурился, нахмурил брови и принялся наигрывать медленный, спотыкающийся, искаженный почти до неузнаваемости рок-н-ролл. Пальцы вспоминали забытую науку с трудом: все-таки он не играл уже очень много лет. Но дело шло гораздо веселее, чем несколько часов назад, когда он впервые после долгого перерыва попытался исполнить известную композицию из репертуара «Битлз».
«Хорошо, что жена не слышит», — подумал он и сразу же вспомнил, как она зажимала уши ладонями и выбегала из комнаты, стоило ему только взять в руки гитару. У жены, в отличие от Чижа, был неплохой музыкальный слух, и в конце концов Чиж перестал терзать супругу своими музыкальными экзерсисами, чтобы не подвергать семейные узы излишнему напряжению.
«Черта с два это помогло, — рассуждал он, с трудом, по одному, переставляя пальцы левой руки в другое положение и взяв с трудом очередной аккорд. — Видно, такие это были узы, что только и ждали удобного случая порваться. А кто виноват? Чиж, кругом один Чиж. И ведь как странно получается! Из какой, в сущности, чепухи складывается жизнь! На старте ты силен, бодр и полон надежд, а потом начинается: сказал, не подумав, выпил не в той компании, помог тому, кому если и следовало помогать, то с оглядкой… Глядишь, почти вся жизнь уже позади, однокашники твои все до одного полковники, а жена так и вовсе генеральша… Вот ведь какой винегрет: сам майор, а у твоей жены муж — генерал-майор.»
Чиж перестал бренчать и откинулся на спинку дивана, окончательно закрыв глаза. Спать ему не хотелось, но веки горели, словно в глаза насыпали по пригоршне песку. Как всегда, когда перевозбужденный мозг никак не мог отключиться от дневных проблем, Чиж постарался отвлечься, думая о чем-то постороннем, и вдруг понял, что верит Кондрашову, по крайней мере в том, что касалось Абзаца. Абзац действительно существовал, и покушения на Кондрашова не были инсценировкой. Для инсценировки все это было чересчур громоздко, а местами и просто нелепо. Человек, за умеренную плату изображающий покушение, ни за что не полез бы на дачу, встретившись в лесу с водителем милицейской «Волги». Он бы задал стрекача, для острастки пару раз пальнув в воздух. Конечно, Кондрашов мог сам нанять каких-нибудь жадных до денег дураков и на полном серьезе заказать им себя самого — через подставных лиц, разумеется. Это выглядело довольно логично, но Чижу в это не верилось. Почему — он не знал, но был уверен, что где-то поблизости вьется, сужая круги, настоящий убийца.
Он задремал, сидя на диване, и проснулся через два часа оттого, что у него замерзли голые ноги. Ворча и зевая, Чиж выключил свет в гостиной, почистил зубы и рухнул в постель, напоследок успев подумать, что впервые за очень много дней лег спать трезвым. По этому поводу у него немедленно родился какой-то блестящий афоризм, но в следующее мгновение Чиж заснул, а утром так и не смог вспомнить, что же это был за афоризм.
* * *
Чиж загнал машину на стоянку и выключил двигатель. Справа от него нестерпимым блеском сверкала, отражая лучи заходящего солнца, зеркальная громада новенького, с иголочки, торгово-выставочного центра, похожая на стеклянную безделушку, потерянную каким-то великаном. Для предстоящего банкета Кондрашов арендовал один из четырех расположенных здесь банкетных залов. О том, в какую сумму этот банкет обошелся господину депутату, Чиж старался не думать. Похоже было на то, что Кондрашов хотел изловить Абзаца даже сильнее, чем можно было представить, — если, конечно, он и вправду затеял этот банкет в качестве приманки для киллера.
Обширная асфальтированная стоянка перед зданием была почти пуста. Кроме машины Чижа здесь стояло около десятка автомобилей — в основном дорогих иномарок, среди которых майор заметил «ягуар», как две капли воды похожий на тот, что принадлежал его новому знакомому — Олегу. По старой милицейской привычке Чиж посмотрел на номерной знак, но это ничего ему не дало, поскольку номер машины Олега он не запомнил: просто в тот момент ему было не до номеров.
Продолжая коситься на «ягуара», Чиж запер свою машину и не спеша стал подниматься по широкой пологой лестнице, которая вела от стоянки к главному входу в центр. Странно, но о предстоящей работе майор почти не думал. Это было действительно странно, поскольку по дороге сюда он старательно обдумывал все детали предстоящей операции, по крайней мере те ее аспекты, которые хоть как-то поддавались прогнозированию. Планировать действия противника он был не в состоянии, поскольку не мог поручиться за то, что Абзац клюнет на заброшенную Кондрашовым удочку. Хуже всего было то, что майор до сих пор не был уверен в самом существовании неуловимого киллера, поэтому все его планы и прогнозы начинались с «если». Такая неопределенность раздражала: Чиж не привык руководствоваться в своих профессиональных действиях гаданиями на кофейной гуще. Поэтому к зданию нового торгового центра он приехал основательно заведенным и удивился, что его раздражение вдруг испарилось словно по мановению волшебной палочки.
