Он раздавил в пепельнице сигарету. По идее, нужно было сделать пару телефонных звонков, но шевелиться не хотелось. «Да черт с ними, — подумал Чиж. — Какое мне до всего этого дело? Ну пришьют они меня в самом крайнем случае. Так ведь я же никогда не собирался жить вечно. То есть было, было такое время — в детстве, да еще и в юности, пожалуй. Тогда казалось, что чем дольше проживешь, тем больше нового и интересного успеешь повидать, пощупать и попробовать на вкус. А потом как-то незаметно стало ясно, что ничего нового и интересного вокруг не происходит и никогда не происходило, а на вкус все на свете приблизительно одинаково — что салат оливье, что собачье дерьмо.
Вот сейчас, например, Кондрашову кажется, что он должен жить и что я просто обязан его защитить. Еще ему кажется, что если меня как следует пришпорить, то я вмиг добуду ему Абзаца — просто выну из заднего кармана и преподнесу. Но это же чистой воды заблуждение! На самом деле для всех без исключения будет лучше, если господин Кондратов подохнет в ближайшее время. Никаких моральных обязательств у меня перед ним нет, потому что я не чувствую себя обязанным защищать эту сволочь, которая ничуть не лучше Хромого и почти наверняка хуже Абзаца. Тот, по крайней мере, зарабатывает себе на жизнь своими руками — как умеет, конечно. И рискует он собственной головой и в случае чего ни к кому не бежит жаловаться, а решает свои проблемы сам — опять же, как умеет. И пришпоривать меня бесполезно. Я тоже работаю как умею — не лучше, но зато и не хуже.»
Телефон у его ног осторожно звякнул, словно пробуя голос, а потом разразился длинной требовательной трелью.
— Пропадите вы все пропадом, — сказал телефону Чиж и снял трубку.
— Алло, — сказал незнакомый голос на другом конце провода. — Это Николай Григорьевич?
— Гаврилович, — не слишком любезно поправил собеседника Чиж. — Ну, что вам еще надо?
— Да как вам сказать… — обладатель незнакомого голоса пребывал в явном замешательстве, и Чиж испытал по этому поводу короткий прилив злорадного удовольствия. — Видите ли… Это вас Соловьев беспокоит.
— Какой еще Соловьев?
Чиж чертовски устал за этот бесконечно длинный и до предела насыщенный безумием день, и у него не было ни малейшего желания знакомиться с каким-то Соловьевым. «Наверняка очередной потерпевший, — подумал Чиж. — Из богатеньких. Они все до единого почему-то считают, что у нас как в поликлинике: можно лечиться даром, но плохо, а можно хорошо, но за деньги. И, что самое характерное, это чистая правда. Сейчас он скажет, что ему рекомендовали меня с самой лучшей стороны и что я — его последняя надежда…»
— Какой Соловьев? — раздраженно повторил он. — Что вам нужно? Я собираюсь ложиться спать, так что, если можно, говорите покороче.
— Соловьев, — снова представился голос. — Георгий Иванович.
В голове у Чижа что-то щелкнуло, и он понял, с кем говорит. «Этого еще не хватало, — подумал он с тоской. — Отелло, мавр нижегородский…»
— А, — проворчал он, — генерал… Так бы сразу и сказали. Откуда мне знать, какая у вас фамилия?
«Нормальная фамилия, — подумал он. — Хорошая. Он Соловьев, а я Чиж. Он генерал-майор, а я просто майор, без генерала. Это, как минимум, два очка в его пользу. Возможно, у этого парня есть еще какие-нибудь достоинства, о которых я не знаю.»
— Ну хорошо, — сказал он, изо всех сил стараясь говорить хоть чуточку приветливее. — Чем обязан?..
— Понимаете, — со странной, совсем не генеральской растерянностью в голосе заговорил Соловев, — я знаю, что Вера заходила к вам на днях…
— Да, — сказал Чиж.
«Вот оно, начинается. Сейчас последует разыгранная по всем правилам сцена ревности, — подумал Чиж. — Хотя по голосу что-то непохоже…»
— Я просто хотел узнать… В данный момент она случайно не у вас?
Чиж взял со стола сигареты, зубами вытащил одну из пачки, чиркнул зажигалкой и закурил. «Интересное кино, — подумал он. — Неужто госпожа генеральша наставила своему генералу рога? Что она, с ума сошла?»
— Нет, — осторожно ответил он. — У меня ее нет. Она заходила на днях, мы поговорили, и с тех пор я ее не видел. А почему вы решили, что она у меня?
— Потому что она отправилась к вам… вчера. Последнее слово явно далось генералу с большим трудом. Чижу тоже стоило немалых усилий не присвистнуть от удивления. Вот это да! Нет, она точно спятила…
— И вы решили, что она до сих пор здесь? Погодите-ка… Ко мне? Вчера? Но ее здесь не было, черт подери! Вы можете объяснить мне, что происходит?
— Если бы я знал, что происходит, я бы не стал звонить вам, — ответил генерал. — По крайней мере, не стал бы без острой необходимости.
— Погодите. Давайте-ка по порядку. Я понимаю ваше состояние…
— Боюсь, что нет.
— Боюсь, что да. Я ведь сам побывал в шкуре отставного мужа… Поэтому сразу хочу поставить вас в известность: если бы Вера собиралась вас бросить, она бы сделала это совсем не так. Не тайком, я имею в виду. Значит, с ней что-то произошло.
— Слабое утешение, — сказал генерал.
— А я вас не утешаю. Я излагаю факты… Вы больницы обзванивали?
— И больницы, и морги, и милицию… В милиции у меня отказались принять заявление. Сказали, что по правилам должно пройти трое суток, прежде чем они начнут искать. Сказали, что. В общем, я едва удержался от того, чтобы не дать дежурному по физиономии.
— Правильно сделали, что удержались, хотя я представляю, чего это вам стоило. Воображаю, что он вам сказал.
— Да… А буквально десять минут назад мне позвонил какой-то незнакомый мужчина и сказал, что, если хочу видеть свою жену живой и здоровой, я должен позвонить вам. Сказал, вы знаете, что нужно делать.
Чиж откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Под веками жгло, словно туда сыпанули соли, в ушах глухими шелестящими ударами отдавались размеренные толчки пульса. «Есть чем путать, — вспомнил он слова Сапсана. В свое время узнаешь…»
«Суки, — подумал он. — Сумасшедшие твари. Они что же, всерьез считают, что таким вот образом им удастся принудить меня к лояльности? Да я же сейчас пойду и собственноручно шлепну этого их Папу — Кондрашова. Задушу голыми руками — и его, и всех, кто попытается мне помешать. Они просто не знают, с кем связались. Нет, знают. Отлично знают и умело пользуются своими знаниями. Не впервой, надо полагать. Мне никакими силами не удастся заставить Кондрашова или Сапсана признать, что Вера находится у них. Они будут улыбаться, разводить руками и делать голубые глаза, уверяя меня, что все обойдется: главное, чтобы я взял Абзаца, а уж мою бывшую жену они постараются найти — в знак благодарности и из глубокого ко мне „уважения“…»
Голос в телефонной трубке что-то говорил, пытаясь докричаться до него из каких-то запредельных далей. «Ах да, — вспомнил Чиж. — Это же генерал. Волнуется. Правильно, я бы на его месте тоже волновался. Это тебе не дивизией командовать в мирное время…»
