Карлос не собирался маячить на лестнице, дожидаясь, пока брат Риккардо проникнет в обеденный зал и откроет им засов изнутри. Между Матадором и его врагом, по следу которого Охотник шел все эти месяцы, оставалась последняя преграда, так что для командира было бы обидно проторчать перед закрытой дверью, пока за ней его верные бойцы вяжут Морильо.
– Внимание! – Карлос подошел к дверям и указал бойцам на выступающие позолоченные шляпки винтов, что крепили внутренний засов. – По моей команде стреляем сюда. Входим быстро, в проходе не задерживаемся. Приготовиться!..
Одиночные пули не пробивали массивную дверь. Но дружный залп из десятка стволов, нацеленный в одно место, шутя вырвал из двери солидный кусок лакированной древесины вместе с засовом. Облако пороховой гари окутало испачканную кровью убийцы лестничную площадку и выстроившихся на ступенях в затылок друг другу готовых к атаке Охотников…
Все еще опасаясь метательного оружия врага, пригнувшийся Карлос ворвался в обеденный зал первым, после чего замер на корточках неподалеку от входа, прикрывая идущих следом братьев. Охотники отработанными маневрами заняли позиции вдоль стен и начали по одному рассредотачиваться по залу, держа оружие на изготовку.
– Никого! – донесся до Матадора первый доклад.
– Под столом – никого!.. За ширмой – никого!.. – послышались рапорты других бойцов.
Свежий утренний ветер шевельнул бархатную портьеру и пронесся по обеденному залу, качнув листья декоративных деревьев, растущих по углам в дубовых бочонках. Как и все помещения верхнего этажа, частью которых являлась внешняя дворцовая стена, обеденный зал также имел выход на широкий балкон, что опоясывал дворец по кругу. Выходившая на балкон стеклянная дверь была распахнута, и из-за прикрывающей ее портьеры в зал уже пробивались первые лучики солнца. Они-то и позволили Охотникам рассмотреть в полумраке идущий к балкону кровавый след.
Занявшие позиции возле окон бойцы двинулись было к балкону, но Карлос жестом остановил их, а затем поманил к себе остальных братьев. Пока Охотники подтягивались, их командир медленно отвел портьеру стволом карабина и с опаской выглянул из двери. Местонахождение врага выдавали все те же кровавые отпечатки, коими пестрил мрамор возле балконной двери. Багровые следы уходили вправо. Матадор отважился переступить порог и выйти на балкон…
Морильо он заметил сразу же, да и разве тот уполз бы далеко, потеряв столько крови? Невысокий, крепко сложенный человек – такой, каким Карлос запомнил его по визиту в асьенду ди Алмейдо – сидел, расслабленно привалившись к стене и поджав под себя не задетую пулей ногу. Будь у него в руке бутылка, он напоминал бы уснувшего под забором пьяницу. Вместо бутылки пальцы Морильо сжимали упершийся ему острием в живот меч. На голове Луиса была надета белая повязка, подобная тем, которые Гонсалес видел на изображенных в книгах Морильо древних воинах. Лужа крови вокруг недвижимого убийцы медленно растекалась по мрамору.
Куртка и рубаха на Морильо были распахнуты, демонстрируя Охотнику заляпанный кровью обнаженный живот. Однако, как определил Карлос, кровь эта текла из раны в плече; на животе никаких ран не наблюдалось. Острие меча касалось пупка Морильо, но не более. Матадор помнил об обычае, что описывался в изъятых у отступника книгах: церемониальное самоубийство посредством выпускания кишок – сэппуку, так кажется – упоминалось там почти на каждой странице. Меч в руке Морильо и его голый живот указывали на то, что ритуал сэппуку убийцей готовился, но до конца доведен не был – видимо, тому помешал упадок сил, но точно не малодушие.
Узкие глаза отступника были подернуты пеленой и не мигая смотрели поверх балконных перил куда-то вдаль, на озаряемые утренним солнцем крыши Ватикана. Изо рта умирающего текла кровь. Не опуская карабина, Карлос пригляделся: Морильо еще дышал, правда, делал это редко и прерывисто.
Бойцы собрались выйти на балкон вслед за командиром, но он приказал им оставаться на месте. Держа карабин наготове, Карлос рискнул приблизиться к истекающему кровью врагу. Охотник осознавал, насколько тот коварен – сущая змея, способная ужалить даже на последнем издыхании, – и все-таки Гонсалес не мог не подойти к еще дышавшему Морильо. На Матадора смотрели сейчас его братья-Охотники; что они подумают, если увидят, как командир проявляет нерешительность перед лицом умирающего врага или, того хуже, стреляет в него издалека?
А что в таком случае подумает о Карлосе сам Морильо, если, конечно, он еще в сознании? Что подумает перед смертью человек, свято соблюдающий принципы своей чести о трусливом враге, испугавшемся его даже поверженным?.. Впервые в жизни Охотника заботило мнение о нем грязного отступника – странно, но тем не менее так оно и происходило. Луис Морильо был не единственным, кого в этом мире не обошли стороной понятия воинской чести. И пусть у Матадора они являлись не столь категоричными, соблюдать их требовалось хотя бы из уважения к себе.
Карлос расправил плечи и, стараясь избавиться от излишней скованности, подошел к заклятому врагу. Он даже не побоялся наклониться и вынуть меч из руки убийцы, хотя вместо этого предпочел бы сейчас отобрать кость у голодного волкодава. Пальцы Луиса спазматически сжались, но рука так и осталась лежать в луже крови. Некогда грозный вояка безропотно позволил лишить себя оружия – других доказательств беспомощности противника Карлосу не требовалось. И все же ради пущего успокоения Матадор упер ствол карабина в грудь Морильо и извлек из внутренних карманов его куртки три коротких метательных ножа, торчащие рукояти которых Охотник заметил еще издали.
Веки отступника дрогнули, медленно опустились и снова поднялись. На глазах его выступила влага, отчего в них появилось некое подобие блеска. Жуткого нечеловеческого блеска, ибо взгляд убийцы продолжал оставаться мутным. Карлос не мог уверенно сказать, видит ли его Морильо. Лучше бы не видел – так спокойнее.
В обеденном зале хлопнула дверь. Сразу за этим раздался топот ворвавшейся туда группы Риккардо. Матадор повернулся к столпившимся в проходе Охотникам и дал знак, чтобы те придержали взбудораженных братьев и объяснили им, что все закончилось…
В следующую секунду карабин Карлоса рванулся у него руках так, будто был не бездушным оружием, а пойманной рыбиной. Отвлекшийся Охотник, и без того напряженный, вздрогнул и вцепился в карабин обеими руками. Палец Матадора рефлекторно метнулся на спусковой крючок…
…Но так и не нажал на него. Разумеется, Матадор испугался – да еще как испугался! – и все же матерый Охотник не позволил своим нервам сорваться.
Морильо не нападал и даже не пытался отобрать у Гонсалеса оружие; как сидел, привалившись к стене, так и продолжал сидеть. Только рука его, в которой до этого был зажат меч, судорожно вцепилась в ствол карабина и приставила тот к своей груди. Глаза Луиса, лишь мгновение назад бывшие глазами мертвеца, теперь глядели на противника с яростью и презрением. Лишенный меча отступник все равно был полон решимости умереть. Как видно, пассивно дожидаться прихода смерти, тень которой уже лежала на нем, он не собирался.
– Стоять! – окриком остановил Карлос кинувшихся было к нему братьев. – Все назад! Назад, я сказал!..
