– Это Рамиро ди Алмейдо состряпал донос на своего отца! Это он вынудил Пророка подписать санкцию! – вопил на всю округу де Сесо. Видимо, он тешил себя последней надеждой, что его откровение произведет на Морильо впечатление и палач сменит-таки гнев на милость. Или хотя бы дарует инквизитору менее мучительную смерть. – Рамиро ди Алмейдо подробно рассказывал мне о том, как ты показывал отцу отрезанную голову казначея! Он клялся на Святом Писании в подлинности своих показаний!
Сото задумчиво посмотрел на горящую спичку в своих пальцах, но раздумья его продлились недолго – спичка едва успела догореть до половины.
– Лжец! – процедил он сквозь зубы и щелчком метнул спичку в магистра…
Привязанный к дереву Божественный Судья-Экзекутор горел недолго. Единственное снисхождение, которое проявил к нему Мара, состояло в том, что он не стал сжигать магистра медленным огнем. У карателя даже мысли такой не возникло. Да, он убивал жестоко, но его жертвы мучились недолго – смерть являлась для них достаточной расплатой за злодеяния, чтобы требовать к ней надбавку в виде пыток.
Сото терпеливо дождался, пока агония умирающего врага прекратится и Гаспар отправит к Господу последнюю очищенную от греха душу – на этот раз свою собственную. Объятый пламенем магистр махал руками в тщетных попытках сбить огонь и освободиться от намертво притягивающего его к дереву троса, однако вскоре его крик оборвался, а руки беспомощно повисли – сердце Гаспара не выдержало. В таком положении он и умер. Огонь еще какое-то время слизывал последний бензин с его останков, после чего медленно угас. Огонь не находил для себя достойной пищи в обугленном человеческом теле, стальной проволоке и сырой древесине.
Сото оставил труп магистра привязанным к дереву, сел в «Хантер» и поехал прочь от Каса де Кампо. Но несмотря на то, что убивший сеньора человек получил по заслугам, на душе у карателя было муторно. Долг оставался невыплаченным, и на окончательную выплату его требовалось немало сил, которые у Мара были далеко не бесконечны.
И все же долг долгом, но в первую очередь следовало позаботиться о другом: надо было найти укромное местечко и припрятать «Хантер», чтобы потом вернуться к нему и слить остатки горючего. Путь предстоял неблизкий, поэтому заниматься грабежом и привлекать к себе лишнее внимание не хотелось. Каратель чуял, что после сегодняшнего происшествия ему станет тесно не только в Мадридской епархии, но и во всей Святой Европе…
– Что с пострадавшими братьями? – глядя, как Охотники заворачивают останки Гаспара де Сесо в брезентовую палатку, полюбопытствовал Карлос у только что прибывшего на место преступления командира мадридцев.
– Дитрих и Кристоф скончались, – мрачно ответил тот. – Виктор еще в коме. У Ставроса и Джорджио серьезные переломы. У остальных самочувствие более-менее в норме: у Джанкарло легкое сотрясение, а у Гжегоша лишь куча ушибов.
Мадридец замолчал. Он помнил, каким бывает Матадор в гневе, и потому старался не подходить к нему в такие моменты без особой нужды. Но сегодня очи Гонсалеса не сверкали от злобы, он не метался в неистовстве и вообще ничем не напоминал разъяренного пса, на какого походил в день, когда Морильо скрылся от него из дома инженера. Карлос глядел на окружающих потухшим взором, его небритое лицо было грязным и помятым, а руки перебинтованы. Всю ночь он не сомкнул глаз, руководя поисками похитителя титулованной особы, и только утром Охотникам удалось обнаружить то, что от нее осталось.
А осталось немного.
Вместе с командиром мадридцев на место преступления приехал магистр Жерар. Его так потрясло увиденное, что он даже не стал приближаться к останкам собрата по Ордену, хотя к виду обугленной человеческой плоти Леграну было не привыкать. Подойдя к Карлосу, он встал рядом и замолчал в ожидании доклада, но Гонсалес вел себя так, словно не замечал магистра. Жерар не торопил подчиненного: он тоже провел тяжелую бессонную ночь, поэтому знал, каково оно – ощущение того, что все твои старания пропали даром. Легран, конечно, мог выбрать самый простой вариант: официально обвинить Карлоса в халатности и снять с себя всю ответственность. Однако магистр не забыл, что командир Пятого отряда был единственным, кто настаивал на неучастии Гаспара в публичных празднованиях. Поступать несправедливо с таким исполнительным подчиненным Жерар не хотел – как знать, возможно, в будущем Господь еще не раз сведет его и брата Карлоса в совместных рейдах.
– Виноват, ваша честь – задумался… – Матадор наконец-то заметил магистра. Голос Охотника звучал сухо и надтреснуто. – Наверное, мой заместитель уже проинформировал вас о случившемся…
– Да, я подробно осведомлен о вчерашнем происшествии, – подтвердил Жерар. – Очень сожалею, брат Карлос, что мне не удалось убедить магистра Гаспара отказаться от его планов… Вы уже что-нибудь разузнали?
– Немного, ваша честь. Имеется множество отпечатков подошв Морильо, но проку от них никакого. Следы «Хантера» теряются на выезде из леса. В общем, убийца вел себя достаточно осторожно. Но я все-таки сумел обнаружить одну зацепку. Идемте со мной.
Карлос подвел Жерара к лежавшей на земле дверце от украденного Морильо «Хантера». На покрытой свежей краской дверце была коряво нацарапана большая закорючка, похожая на паука, которому оборвали больше половины ног.
– Этот знак начертил чернокнижник? – полюбопытствовал магистр.
– Вне всякого сомнения! – подтвердил Охотник. – Возможно, я не обратил бы на него внимания, если бы в свое время вы не выдали мне книги Морильо. Их страницы испещрены такими идеограммами, причем кое-где они даже переводятся на английский.
– Очень интересно, – желая рассмотреть странный символ получше, Легран присел на корточки и поводил по нему пальцем, как будто это могло помочь инквизитору вникнуть в тайный смысл послания. – Что же Морильо хотел этим сказать?
– Я расшифровал значение данной идеограммы, – с гордостью заявил Гонсалес.
– Неужели?! И как же вам это удалось? Насколько я помню, в книгах Морильо таких закорючек тысячи.
– Его книги я всегда держу в бардачке «Хантера» и при каждом удобном случае продолжаю их изучать, – пояснил Гонсалес. – Немного пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что наш «головорез с принципами» наверняка и сам не знал значения всех идеограмм. Вы верно подметили – их тысячи, и лишь немногим из них дается объяснение. В своих поисках я отталкивался от этой догадки и довольно скоро убедился, что абсолютно прав!
– Весьма похвально, брат Карлос! – Легран посмотрел на Охотника с неподдельным уважением. – И о чем же Морильо нам сообщает?
– Вряд ли это послание для нас, ваша честь. И вряд ли оно носит какой-то церемониальный смысл. Возможно, это обычная причуда, эмоциональный жест или просто глубоко въевшаяся привычка. Порой задумавшись над чем-либо, я тоже не замечаю, как начинаю рисовать всякую абракадабру, а останавливаюсь лишь тогда, когда перо уже рвет бумагу. Эта идеограмма взята из книги, которая, как я выяснил, служит учебником по фехтованию мечом, довольно занимательная вещица… впрочем, суть не в этом. Надпись переводится как «Удар в сердце».
