– Что, интересно, он подразумевал, когда выцарапывал ее? – почесал лысину тугодум-французик. – Насколько мы можем судить, Морильо или отрезает жертвам головы, или, как, например, сегодня, сжигает их… Бедный, бедный магистр Гаспар…
– Разрешите высказать предположение?
– Конечно, брат Карлос. Последнее время интуиция вас не подводит… к нашему глубокому сожалению.
– В санкции на арест сеньора ди Алмейдо стоит три подписи. Двое из тех, кто оставили их, мертвы. Совпадение? Сомневаюсь. Чтобы до конца воплотить в жизнь свои черные планы, Морильо осталось отнять только одну жизнь. Ваша честь, вы уже связывались с Ватиканом по телеграфу, как обещали?
– Пока нет, но… Боже мой, брат Карлос, третья подпись! Я обещаю… Я клянусь вам, что свяжусь с Ватиканом немедленно! И пусть только попробуют проигнорировать мою телеграмму!
– Вы правильно догадались, ваша честь. Безусловно, «Удар в сердце» обозначает не то, каким образом Морильо собирается убить третью жертву. Он выражает то, чем будет являться это убийство для нас. Убийца склонен к театральным эффектам: магистр Гаспар сжег его сеньора – Морильо сжег магистра Гаспара. Впрочем, это неудивительно, если брать во внимание книги, на которых он воспитывался, – наставления, обличенные в художественно-поэтическую форму. Одни названия чего стоят: Книга Земли, Книга Воды, Книга Огня, Книга Ветра, Книга Пустоты… Действительно, если сейчас мы не поспешим и дадим свершиться следующему убийству, оно будет равносильно для нас удару в самое сердце… Поторопитесь с телеграммой, ваша честь, – Луис Морильо направляется в Ватикан!..
По пути в разрушенный город Древних, где были припрятаны байк и вещи, вымотанный, угрюмый, но в целом удовлетворенный сбывшимися мечтами каратель все не мог выгнать из головы последние слова магистра Гаспара: Рамиро ди Алмейдо написал донос на собственного отца! Признаться, поначалу Мара едва не принял это лживое заявление за чистую монету, поскольку инквизитор упомянул о том незабываемом случае, когда вернувшийся из Мадрида Сото демонстрировал сеньору «трофей» в присутствии Рамиро. Помимо карателя, об этой сцене знали только двое, однако бывший тирадор и в мыслях не допускал, что дон Диего сломался под пытками и выдал Гаспару такие подробности.
Действительно, оставался один Рамиро. Но почему обязательно донос? Нет, конечно, никакого доноса инженер не писал. Ведь его тоже забирали в магистрат, где такой слабовольный человек, как он, наверняка не выдержал психологического давления и рассказал обо всем, что знал: о скрывающемся у него на чердаке телохранителе отца и о том, при какой ужасной сцене инженеру довелось присутствовать в родительской асьенде. Но случилось все это уже после того, как в санкции на арест сеньора появилась последняя подпись. Без сомнения.
Считать малодушный поступок Рамиро предательством глупо: нельзя требовать от человека невозможного. Сото не был полностью уверен, что и сам выдержал бы инквизиционное дознание с пристрастием – у магистров Ордена Инквизиции имелся огромный опыт по развязыванию языков. В их Комнатах Правды могли заговорить даже камни. Желая спасти свою жалкую душонку, Гаспар де Сесо нарочно обвинил Рамиро в доносительстве, надеясь, что каратель поверит последним словам обреченного на смерть и сжалится над ним.
Утопающий и соломинка. Интересно, спасла ли она хотя бы одного хватавшегося за нее несчастного?
Но кто настоящий доносчик? Наверное, это уже не важно – главное, Сото знал, кто настоящий убийца. И пусть руки этого человека чисты, без его высочайшего указа трагедия с сеньором ди Алмейдо никогда бы не случилась. Мара призовет к ответу высокопоставленного негодяя. Кто сказал, что такое неосуществимо? Разве кто-нибудь пробовал когда-либо осуществить нечто подобное, чтобы высказываться так категорично? Затея вполне может получиться именно потому, что так еще не поступал никто.
Кем бы ни мнил себя Пророк, прежде всего он такой же человек из крови и плоти, как и те, чьи отрезанные головы Сото держал в свое время за волосы. Каратель поквитался с Божественным Судьей-Экзекутором, поквитается и с Гласом Господним. И если при этом их Всевышний Покровитель отказывается защищать своих драгоценных слуг, это тоже о многом говорит. Все твердят о справедливости Всевышнего, а значит, Мара будет считать, что именно она и творится сегодня под солнцем.
Точнее, под знаком Восходящего Солнца…
Обуреваемый мыслями, каратель двигался к убежищу, но все его раздумья разом прекратились, когда он увидел сизый дымок, тянувшийся из подвала, где были спрятаны его вещи. Реакция сработала мгновенно: Сото тенью метнулся за ближайшие кусты и затаился. И только когда полностью убедился, что его не заметили, осмелился выглянуть наружу.
Из подвала доносился запах жареного мяса, раздавались громкие голоса и смех. Сото быстро догадался, кого занесло в эту глушь, однако не поленился проползти сотню метров в высокой траве, дабы окончательно подтвердить свою догадку. Как и ожидалось, единственный путь, по которому к стоянке можно было подобраться на технике – во времена Древних здесь пролегала широкая улица, – изобиловал разнообразными следами. Трава, что за лето покрыла проезжую часть густым покровом, была изъезжена множеством мотоциклов. Виднелся также парный след автомобиля. Судя по характеру отпечатков, база автомобиля была неимоверно широкая, колеса – мощными, а дорожный просвет настолько большим, что угодившая между колес высокая трава осталась практически непримятой. Мара еще не сталкивался с такими престранными внедорожниками. Разве что видел как-то грузовик-»монстромобиль» Охотников, но для чудовищного «Самсона» проехавший здесь автомобиль был все же мелковат.
Все окончательно прояснилось: на стоянку прибыли ее законные хозяева – байкеры. Каратель пока не догадывался, какая из банд посетила разрушенный город – Сото лично был знаком с тремя байкерскими вожаками, – но едва он убедился в догадках, как сразу покинул укрытие, встал в полный рост и направился к стоянке. Теперь таиться было излишне, поскольку Мара имел представление, как общаться с подобной публикой; хотелось лишь надеться, что это не дикие отморозки, а «правильные» ребята. Однако судьба находившихся на стоянке его вещей и байка здорово беспокоила Сото: погруженный в заботы, он забыл оставить в чересседельной сумке Торо короткое послание тем, кто может случайно его обнаружить. По байкерским правилам, найденный без опознавательных знаков байк мог быть присвоен нашедшим его человеком. Так было заведено издавна потому, что настоящий владелец брошенного мотоцикла скорее всего погибал – живой байкер редко расставался со своим Стальным Жеребцом надолго.
Сото еще не достиг съезда в подвал, как до его ушей долетел резкий предостерегающий свист – очевидно, кто-то из дозорных заметил приближение незнакомца. Смех и говор внутри убежища разом стихли, и когда Мара спускался в подвал, его уже встречала целая делегация. Правда, далеко не мирная – несколько арбалетов ощетинились стрелами в сторону нежданного гостя, а в руках остальных «парламентеров» находились ножи и монтировки.
Занявшая стоянку банда оказалась довольно многочисленной. Разбредшихся по подвалу байкеров сосчитать было сложно, но возле стен выстроились в два ряда около трех десятков разнообразных байков, а в углу застыл тот самый престранный внедорожник, что оставил снаружи приметный след. Конструктор этого четырехколесного чудовища вряд ли обладал здравым рассудком, поскольку ни один нормальный человек ни в жизнь не додумался бы до чего-нибудь подобного. Угловатая и обшитая стальными пластинами техника (назвать ее автомобилем даже язык не поворачивался) напоминала древнее животное под названием «носорог», только вместо ног у носорога были прикручены колеса. Живя у искателей и проводя регулярные ревизии книжного склада, Сото как-то разглядывал фотографию носорога в древней книге и запомнил уродливого зверя надолго. Поэтому при виде байкерского самоходного агрегата у него в голове и возникла подобная ассоциация.
