– Эй, храбрец, убери нож! – прикрикнул бородач на Сото, слезая с байка и устанавливая тот на подножку. – Убери, кому говорю! Без моего разрешения никто тебя здесь и пальцем не тронет.
Храбрец нехотя подчинился, отпустил волосы заложника, отошел от него и, ни слова не говоря, спрятал меч в ножны под курткой. Однако все-таки оставил на виду торчащую из-за пазухи рукоять. Вожак посторонился, пропуская ковылявшего прочь побитого громилу, затем без страха приблизился к виновнику переполоха, оглядел его с ног до головы, но руки не подал.
– Ты действительно знал Одноногого Прыгуна, Лихорадку и Стэнли-Академика? – спросил он, видимо, усомнившись в словах Скелета.
Но ответить Сото не успел.
– Он говорит правду, – раздался из-за спин байкеров громкий, но приятный, с легкой хрипотцой, женский голос. – Несколько лет назад Прыгун рассказывал мне об этом человеке. Жаль, его имени я тогда не запомнила, но речь шла о нем – это точно.
Сквозь ряды столпившихся протолкалась и направилась к вожаку невысокая девушка, одетая в комбинезон из плотной ткани. На голове ее красовался глухой шлем. Девушка прибыла на стоянку вместе с бородачом, но оставила байк ближе к выходу, и потому Сото только сейчас определил, что за рулем двухколесной техники восседала именно отчаянная байкерша. Обычно верные подруги наездников Стальных Жеребцов предпочитали разъезжать в седлах за спинами своих «рыцарей», так что перед Мара предстала, несомненно, уникальная особа, способная не только обуздывать строптивое «животное», но и, по всей видимости, являющаяся его полноправной хозяйкой. Байкерш, которые наравне с мужчинами владели собственными байками, каратель еще не встречал, а посему сразу проникся уважением к этой миниатюрной валькирии.
Но настоящее потрясение ожидало его мгновением позже.
Подойдя к вожаку, байкерша стянула с головы шлем и небрежным движением откинула назад свои длинные черные волосы. Сото взглянул в ее лицо и, пораженный, застыл на месте. Голова его пошла кругом. Ощущение было непривычное, и оттого Мара вконец растерялся. Словно закоренелый трезвенник, которого заставили приложиться к бутылке, и теперь он панически боялся, как бы во хмелю не выкинуть какую-нибудь глупость, о которой потом пожалеет.
О таких моментах принято говорить, что они подобны грому среди ясного неба. Сото был не согласен: раздайся сейчас снаружи гром, он удивился бы ему куда меньше. Наверное, со стороны Мара и впрямь выглядел забавно, поскольку даже суровый вожак-бородач не смог сдержать улыбки. Карателю показалось, что его узкие от природы глаза от изумления округлились и стали аккурат такими, о каких он мечтал когда-то в детском приюте.
В своей жизни Сото видел столь прекрасные лица лишь однажды, да и то не наяву, а на страницах своих утраченных книг. Женщины, что обладали такими неповторимыми лицами, не носили обтягивающих комбинезонов, а ходили в просторных одеждах, сделанных из цельного куска широкой материи, украшенной рисунками диковинных птиц и цветов. Эти странные одеяния назывались кимоно. На ноги изображенные в книгах женщины обували не кожаные сапоги, а деревянные сандалии на высокой подошве, ношение которых представляло собой, наверное, целую науку. Волосы женщин были уложены в сложные прически и скреплены длинными спицами, а на лицах наблюдались следы тонко и умело нанесенной косметики.
Именно так, по мнению Сото, должны были выглядеть благородные женщины из числа его предков. Безусловно, в книгах хватало фотографий, где они изображались и в скромной повседневной одежде, но именно такими – экзотическими и утонченными – они навсегда запомнились Мара. И пусть прическа черноволосой байкерши растрепалась, косметики на ее лице не наблюдалось вовсе, а поношенная одежда была покрыта пылью, Сото не задумываясь поставил прекрасную незнакомку в один ряд с самыми благородными женщинами Страны восходящего солнца. Тем более что с первого взгляда было заметно: предки у очаровательной брюнетки и Сото Мара общие…
Байкершу позабавили изумленный взгляд и отвисшая челюсть незваного гостя, и она снисходительно улыбнулась. Сото хотел улыбнуться в ответ, но его лицо словно судорога свела – ни один мускул не двинулся. Пораженный встречей, ослепленный красотой незнакомки и вдобавок ко всему лишившийся дара речи каратель застыл на месте и напрочь позабыл о том, что еще минуту назад собратья брюнетки собирались переломать ему руки и ноги.
– Он тебе случаем не брат, Лисица? – с ухмылкой полюбопытствовал у девушки вожак, для которого не осталась незамеченным поразительная схожесть подруги и отчаянного гостя, посмевшего диктовать условия целой банде.
– Не думаю, – ответила Лисица, оценивающе разглядывая карателя. – Я была единственным ребенком в семье. Разве что папаша погулял где-то на стороне… Хотя вряд ли – он боялся мою мать как огня… Эй! – окликнула она Сото, выводя того из замешательства. – Мара – твоя настоящая фамилия?
– Нет, – ответил Сото растерянным голосом. Не в пример тому, которым он требовал назад свои вещи. – Моя подлинная фамилия – Морильо. Но своих родителей я не знал – их предали Очищению, когда мне исполнился год.
– Вот видишь, – заметила Лисица вожаку. – Никакой он мне не брат, хотя… – она прищурила свои и без того узкие «лисьи» глаза, – …черт его знает. Уверена в одном: в детстве ему так же, как и мне, пришлось несладко.
Как выяснилось, помимо внешности, у Лисицы и Сото имелось еще кое-что общее.
– …Когда Одноногий Прыгун увидел меня в первый раз, он тут же взялся рассказывать о странном парне, который некогда состоял у него в банде, – продолжала девушка. – Да, теперь вспомнила: Сото Мара – так он его называл. Прыгун все сокрушался, что я не появилась у него на пару лет раньше, а то бы непременно познакомилась со своим «родственником». Поначалу меня это заинтриговало, но со временем как-то вылетело из головы. Вот уж не надеялась, что когда-нибудь погляжу на своего… «родственника».
– Значит, и впрямь не соврал бродяга, – удовлетворенно кивнул вожак, после чего наконец представился. – Я – Аспид. Возможно, ты еще не слышал обо мне: три года назад я с парой бродяг откололся от банды Золотого Кентавра.
– Я не слышал про тебя, Аспид, – подтвердил Сото. – Но я много наслышан о Золотом Кентавре. Говорят, у него был знакомый дьякон в Транспортной Академии, который покрыл ему байк позолотой.
– Да вранье все это, – махнул рукой Аспид. – Что им удалось позолотить, так это бензобак, да и за тот пришлось полбочки бензина отдать. Все наши тогда Кентавра осудили: мол, где-то бродяги по полгода на стоянках без горючки парятся, а он с жиру бесится – ишь ты, бак ему золотой захотелось! Кентавр под старость лет совсем из ума выжил. По этой причине я от его банды вскоре откололся… Ладно, спрячь свою саблю; погорячились немного парни, с кем не бывает. Вещи и байк, говоришь, тебе вернуть? Забирай. Нам ведь чужого не надо, да, Скелет?
– Как скажешь, – пробурчал толстячок с монтировкой. – Только это не я его байк забрал, а Беззубый. Поэтому, если что пропало – с него спрос.
Уяснив, что инцидент исчерпан, байкеры стали расходиться. Арбалеты были разряжены, ножи и монтировки спрятаны, а на лицах у всех появилось разочарование: накостылять наглецу по шее не получилось – веселье не удалось. Самое мрачное лицо было у униженного громилы, как раз и оказавшегося тем самым Беззубым, что прибрал к рукам найденные вещи. Мало того, что бедолаге отбили ногу и унизили перед друзьями, так еще Аспид заступился за узкоглазого пришельца, распорядившись вернуть тому его барахло; раньше хоть было, чем утешиться, а теперь выходит, что зазря терпел побои – с чем был, с тем и остался.
