Сото посмотрел налево. Между храмом Первых Мучеников и дворцом Гласа Господнего лежало несколько ухоженных кварталов, где проживала городская знать. Дворец, очертания которого с высоты птичьего полета наверняка напоминали арфу – две прямые стены и одна длинная, причудливо изогнутая соединяющая их стена, – сверкал устремленным в небеса стеклянным «глазом» и слепил Мара красными отблесками – солнце клонилось к закату. Разделяющий дворец и Ватиканский холм Тибр был с этой точки не виден – из-за крыш прибрежных построек торчали лишь перила моста Санта-Катарина. Зато очень хорошо просматривалась площадь Cвятого Петра и возвышающийся в ее центре Стальной Крест, царапающий ржавой макушкой небосвод.
В лучах заходящего солнца Крест отбрасывал такую длинную тень, что она пересекала реку и отпечатывалась на крыше и бледно-желтых стенах резиденции Пророка. Тень походила на растопыренную лапу дракона, какие в изобилии украшали страницы утраченных Сото книг. Драконья лапа сомкнулась на дворце Гласа Господнего, и казалось, будто невидимый обладатель сей чудовищной конечности вот-вот взлетит и вырвет дворец из земли вместе с фундаментом, оставив на его месте еще одну глубокую воронку. Воистину велик Ватиканский Колосс, если ему по силам выставить ничтожными даже самые грандиозные городские сооружения. Практически все, что Сото слышал о нем раньше, оказалось правдой.
Мара невольно пришли на ум слова странствующего проповедника, гостившего однажды в асьенде сеньора: «Божественная Цитадель подобна листу бумаги, а Стальной Крест – булавке, которая удерживает бумагу на месте. Выдерни булавку, и лист немедленно унесет ветром одному Господу известно куда. Без Креста Ватикану никогда не быть Центром Мира. Крест – вот краеугольная опора Вечного города!» Безусловно, в словах того проповедника крылась немалая доля истины.
Растопыренная лапа-тень Стального Креста тянулась все дальше и дальше, пока постепенно не подобралась к стеклянному куполу дворца. Мысль, которая озарила Сото при созерцании этой картины, была настолько безумной, что от нее даже мурашки пробежали по телу. Впрочем, вряд ли спонтанная идея Мара являлась безумнее того замысла, что крепко сидел в его голове со дня казни Главного магистра Мадридской епархии. И все-таки, трезвая часть рассудка Сото, смирившаяся в конце концов с самоубийственными планами карателя, в этот раз вынесла категоричный вердикт: безумие, чрезмерное даже для самоубийцы.
«Помни о своей задаче! – звенело в мозгу у Мара. – Не забыл, зачем ты прибыл сюда? Ты прибыл защитить честь сеньора и обрести Свободу, пав славной смертью! А если решил отказаться от планов и покончить с собой, зачем вообще плелся в такую даль? А ну, немедленно оставь эти дикие мысли и сосредоточься на цели!»
«Но ведь ты сейчас как раз и решаешь этот вопрос! – возражала здравому смыслу насквозь пропитанная адреналином и тестостероном вторая половина сознания, постоянно толкающая карателя на отчаянные поступки. – В случае удачи у тебя автоматически отпадет большинство проблем! Надо только рискнуть! Или ты, трус, уже не помнишь, как это делается?! Ведь в юности тебе хватило отваги пойти на риск, после чего ты стал для многих настоящим порождением Преисподней! Ты поверил в себя и сделал шаг в бездну! И бездна отступила! Тебе уже знакомо это ощущение – согласись, оно непередаваемо! Вот увидишь, сегодня сделать этот шаг будет куда проще!»
«Да, конечно! Проще не бывает!.. Нет, нет и нет! – упорствовал здравый смысл. – Ищи рациональные пути! Тебе только кажется, что их нет! На самом деле их много! Затаись и выжди! Рано или поздно момент представится, как это случилось в Мадриде, где ты разумно решил не торопиться. Получится и здесь».
«Как раз промедление и будет для тебя настоящей дурацкой смертью, – пыталась перекричать здравый смысл безумная половина сознания. – Тебя ищут по всей стране, в том числе и в Ватикане. Охотникам нетрудно отследить твой путь и вычислить твою цель. Ты сам слышал: в городе уже введены повышенные меры безопасности. Конечно, это не обязательно связано с тобой, только разве тебе от этого легче? В общем, брось сомневаться и действуй: план рискованный, но вряд ли у тебя появится лучший».
Внутренний конфликт рассудка и безрассудности вывел Сото из душевного равновесия и лишил сна, который уже давно обязан был сморить его после насыщенной впечатлениями речной прогулки (любопытно, но даже на пороге смерти каратель продолжал встречать вещи, впечатляющие его). Следовало срочно искать компромисс и примирять «оппонентов», дабы противоречия не разобщили их окончательно. Здравый смысл и отчаянная храбрость должны были действовать сообща – проку от каждого в отдельности было немного. Иными словами, карателю срочно требовалось привести мысли в порядок, иначе задуманное им мероприятие грозило потерпеть неудачу.
Осенивший Сото безумный план не был выброшен им из головы. Этого нельзя было сделать уже никаким самовнушением – слишком крепко вкогтился он в мысли мстителя. Однако Сото не спешил сиюминутно воплощать задумку в действительность, хотя руки чесались от нетерпения покончить со всеми проблемами еще до восхода. Все могло получиться, если, конечно, приложить к этому максимум усердия. Стихийно выработанная стратегия, какими всегда рекомендовали пользоваться воины-предки Мара, была отложена им на время. Отложена по той же причине, по какой откладывают в темную сухую коробку недозрелый помидор. Полежав в благоприятных условиях, помидор непременно дозреет до кондиции, надо только дать ему срок.
Мара ненавидел недозрелые помидоры, ровно как недозрелые идеи, пусть на первый взгляд и трижды гениальные…
Карлос Гонсалес прожил достаточно разнообразную жизнь, исколесив Святую Европу вдоль и поперек. Раньше, когда в молодом Охотнике – еще не командире отряда, а обычном рядовом бойце – бушевала юношеская тяга к путешествиям, он с нетерпением ожидал очередного рейда и никогда не ворчал, если вдруг нелегкая заносила его в промозглый Лондон или заснеженные Альпы. Выросшему в глухой Сарагосе Карлосу нравилась любая перемена обстановки. И все бы ничего, но с годами Матадор начал ощущать, что стакан хорошего вина в ватиканском трактире и полный покой воздействуют на него куда благоприятнее, нежели суетливая беготня за разного рода отщепенцами. Гонсалес старел, и с этим ничего нельзя было поделать.
Сегодня командира Пятого отряда уже не манили ни суровый север, ни солнечный юг, ни горные пики, ни бескрайние равнины. А после того, как долгожданная поездка на родину обернулась для Карлоса массой неприятностей, казалось, он и вовсе охладел к путешествиям. Однако, как вскоре выяснилось, тяга к неизведанному никуда у Матадора не пропала. Она лишь дремала в ожидании, когда ее разбудят чем-нибудь действительно впечатляющим.
Персональное приглашение во дворец Гласа Господнего послужило для любопытства Гонсалеса отличной побудкой. А то, что приглашение было устным и неофициальным, только усиливало интригу. Самое короткое путешествие в жизни Матадора – всего-то несколько кварталов – заставило его волноваться как никогда ранее.
Сногсшибательную новость доставил Карлосу в Главный магистрат лично Джованни Скабиа. Замком гвардейцев торопился, и у него не нашлось времени ответить на вопросы ошарашенного Охотника. Джованни лишь пояснил, что его командир имел с Пророком беседу, и Его Наисвятейшество выразил желание встретиться с человеком, который за несколько дней успел переполошить всю столицу. Брат Манфред воспринял желание Гласа Господнего как приказ и не замедлил его исполнить.
