– Почему вы убеждены, что Морильо заинтересовался вашей информацией? – полюбопытствовал Карлос.
Оскар поглядел на Охотника так, словно тот задал ему откровенно глупый вопрос.
– Ради моей байки он не поскупился на лишнюю бутылку вина. Неплохого вина, следует заметить, – подчеркнул он с ностальгическим вздохом. – Вы ведь тоже не поскупились на угощение, дабы я стал разговорчивым, разве не так, брат Карлос? Скажите, угостили бы вы старого больного шотландца, если бы не доверяли его словам?.. То-то же!..
Макдуган покинул кабинет Матадора довольным. В руках у Оскара находилось подписанное Гонсалесом официальное прошение к казначею Инквизиционного Корпуса о выделении псевдоботанику денежного вознаграждения в двойном объеме, какое обычно выплачивалось наиболее ценным осведомителям. Карлос был уверен, что знает, куда будет израсходована Оскаром изрядная часть награды. Впрочем, судьба этих денег, как и судьба самого пропойцы, Карлоса не волновала – две сотни сант-евро были выброшены не на ветер. Известие о том, что Морильо в Ватикане, стоило гораздо большего.
После ухода Макдугана Карлос и Джованни немного посидели в полной тишине. Матадор сожалел, что в бутылке не осталось ни капли коньяка. Судя по направлению взгляда, Скабиа думал о том же.
– Твой выстрел мелкой дробью по воробью не пропал даром, – почтительно заметил гвардеец. – Надеюсь, подстреленная птичка упадет прямо нам в руки. Что прикажешь делать с остальными двадцатью девятью соглядатаями, пропивающими сейчас казенные средства по городским и окраинным трактирам?
– Немедленно отзывай всех, – ответил Матадор. – Не хватало еще, чтобы Морильо наткнулся в столице на второго спившегося садовода. Хотя я почти уверен, что убийца больше не будет шляться по трактирам.
– А если устроить крупную облаву в районе Паломников?
– Я провел там уже две облавы, и никаких результатов. Морильо может забиться в любую щель и лежать в ней неделями. Такую хитрую рыбу следует ловить не неводом, а на приманку. «Оставь дверь открытой – и враг уже тут как тут» – так сказано в одной древней книге… – Разумеется, Гонсалес не стал уточнять автора цитаты, поскольку цитировал строки из книги чернокнижника Морильо. – Надеюсь, ты уже распорядился насчет подготовки лазейки?
– Еще нет, – признался Джованни. – Я ждал, пока к нам поступят обнадеживающие сведения – незачем без нужды заставлять бойцов отдирать от труб утеплитель. Парни недовольны – не понимают, почему именно они, а не слуги делают эту дурацкую работу.
– Никаких слуг! – отрезал Карлос. – Операция должна проходить в обстановке строгой секретности. И смотрите – работайте аккуратно. Необходимо, чтобы все выглядело натурально – ни клочков пакли на полу, ни вообще свежих следов пребывания в проломе человека. Проход обязан быть…
– Я не забыл: лишь бы ребенок протиснулся, – перебил его Скабиа и поморщился: – По-моему, ты перегибаешь палку со своей секретностью. Флиссинген и так дуется на тебя после того, как ты шептался в оранжерее с Его Наисвятейшеством. Бельгиец считает, что у вас – земляков-испанцев – имеются от него секреты.
– Это полная ерунда. Действительно, мы с Пророком в какой-то степени земляки, но не более, – опроверг слухи Охотник. – Ты и Манфред в курсе всех моих планов. Однако тебе придется подготовить командира к очередной неприятной для него новости: я со своим отрядом перебираюсь во дворец.
– Вот как? – сразу скуксился Джованни. – Пожалуй, такие известия его точно доконают… Хотя, с другой стороны, если вся эта суета впустую – сами же и отвечать будете. Место-то вам в казармах найдется, но заранее предупреждаю: не ждите для себя ни теплого приема, ни беспрекословного подчинения.
– Нашел чем удивить! – проворчал Матадор. – С вас будет достаточно и того, что постараетесь не вспугнуть мне эту тварь…
Темнело медленно. Закат по эту сторону Ватиканского холма бы не виден, но тени от зданий и деревьев на другом берегу реки постепенно удлинялись, пока наконец не слились со сгустившимся сумраком. Жара сразу же спала, а от воды потянуло прохладой. И если для кого-то вечерняя прохлада несла долгожданное облегчение после жаркого дня, то на Сото она подействовала, будто лютый февральский ветер, и вызвала озноб. Дожидаясь, когда окончательно стемнеет, каратель дрожал всем телом и ничего не мог с собой поделать. Слишком долгое ожидание подтачивало его стальные нервы, и этот озноб был очередным признаком того, что они понемногу сдают.
Дыхание Сото участилось, на теле выступил холодный пот, а сердце заколотилось бешеным барабанным ритмом. Карателю вдруг отчетливо показалось, что он сошел с ума, и непонятно что удерживает его сейчас от всплеска безумия. Хотелось закричать во весь голос и, бросив вещи, кинуться вниз по склону холма. Мара было уже все равно, какую смерть принять – тонуть в Тибре, нарваться на пули Защитников Веры или просто расшибить себе голову о ближайший столб. Отчаяние овладело им. Но не прежнее, яростное, что возникало во время смертельных схваток, а отчаяние безысходности, какое, очевидно, испытывает человек, попадая в камеру смертников или подвал инквизиторов. Выхода из бетонного мешка нет, а впереди маячит мучительная смерть и ничего более.
Психический срыв являлся не тем попутчиком, с которым следовало пускаться в дальнейший путь. Мобилизовав волю, Сото постарался унять разгулявшиеся нервы, но животный страх исходил из глубин сознания и контролю не поддавался. Страх требовалось изгонять другими способами, и самый действенный из них – поскорее приступить к делу, при мысли о котором как раз и начинали опускаться руки. Однако подобное было осуществимо только после наступления темноты.
Тогда Сото применил другое средство. Он повернулся лицом к возвышающемуся на вершине холма Стальному Кресту и принялся не отрываясь глядеть на его цепляющую небеса далекую вершину. Пристальное созерцание монументального сооружения обязано было отвлечь Мара от переживаний. Редкие облачка ползли по небу, и чудилось, будто на фоне их массивная громада начинает медленно падать. Начало этого грандиозного падения вопреки всякой логике длилось бесконечно – так, словно Господь вознамерился предотвратить страшную катастрофу и остановил время. В конце концов у Сото закружилась голова, и он снова улегся на спину, но взгляда при этом от Ватиканского Колосса не отводил. Пот лил с карателя уже ручьями, но вместе с потом Мара понемногу покидали и болезненные ощущения.
И впрямь помогло. Приступ страха миновал так же внезапно, как и начался. Дыхание успокоилось, сердцебиение вернулось в норму, дрожь унялась. Сото не знал, повторится ли нервный срыв в дальнейшем – не хотелось бы. Особенно там, куда каратель направлялся…
Сумерки продолжали сгущаться, и на небе зажглись звезды, дрожащие, будто бы их тоже что-то пугало. «Пора», – вздохнул Сото, после чего несколько минут массировал затекшие от длительной неподвижности ноги. Закончив разминку, он выглянул из кустов, осмотрелся, взвалил на плечи ношу и покарабкался на холм, по дороге изгоняя из мыслей остатки страха. Дыхание вновь участилось, только теперь не от волнения, а от обычной физической нагрузки. К такому стрессу Мара было не привыкать. Он энергично взбирался вверх, и ему даже не верилось, что томительный период ожидания наконец-то завершился…
