– Надо их на свет божий вытянуть, – предложил Павлюченков. – Через агентуру мульку запустить, что…
Договорить ему не дал звонок аппарата внутренней связи.
– Туранов у аппарата, – по-старомодному объявил начальник розыска. – Да, слушаю… Где?.. Когда?.. Группу направили? Выезжают?.. Понял. Дежурную машину к главному входу, я выхожу.
Он раздраженно кинул трубку на аппарат и произнес:
– Примета такая есть: приехали из министерства – жди вскоре ЧП.
– А что случилось? – спросил Маслов.
– Убийство. Без лиц.
– Это не мы, – не удержался Павлюченков.
– Шуткуешь все, Райкин ты наш милицейский, – поморщился начальник угрозыска. – А нам раскрывать… Так что с вашими мошенниками придется повременить.
Нераскрытое убийство означало, что все управление будет стоять на ушах и на командировочных, пусть даже из Москвы и Киева, станут смотреть как на помеху. Какое там мошенничество, когда людей режут ножами?
Туранов поднялся из-за стола, взял толстый блокнот и сказал Павлюченкову:
– У Пасько в кабинете подождите. Заодно у него узнаете все, что вам надо.
И тут Маслова подтолкнула вперед мягкая лапа его интуиции.
– А что за убийство? – поинтересовался он.
– Поселок Лубянино около города. Там испокон веков всякий сброд селился. Рядом с ним из пруда выловили труп со множественными ножевыми. Местные его как своего не опознали.
– Может, сами и укокошили?
– Быстрые вы, москвичи. Труп нашли только что. И явки с повинной на нем не было.
– Это осложняет дело, – хмыкнул Маслов. – Мы с вами.
– Решили в нагрузку убийство еще взять висяковое? – невесело улыбнулся Туранов.
– Москва правильно мыслит, – встрял Павлюченков. – Я как представитель министерства обязан выехать…
Внизу ждала новенькая синяя «двадцать четвертая» «Волга» с надписью «Милиция» – этих машин в СССР было выпущено пока только две сотни штук, и одна каким-то непостижимым путем оказалась в Запорожском УВД в качестве разъездной машины дежурной части. Когда садились в нее, со двора, подвывая сиреной, вырулил «рафик» с оперативной группой – следователем прокуратуры, оперативником, экспертом-криминалистом и кинологом с собакой. По дороге они возьмут судебного медика – и будет полный комплект.
Маслов с интересом расположился в салоне новой «Волги» и пощупал мягкие матерчатые сиденья. Машина сорвалась с места.
– Не было печали, – сокрушался Туранов. – Не поверите – уже два месяца по всей области ни одного убийства. Только тяжкие телесные были. И одно изнасилование, да и то по пьяному делу в овине – заявительница быстро заяву забрала. Затишье такое, душа радовалась. Лишь мелкие воры и грабители досаждали. И вот, пожалуйста.
– Все дело в зебрах, – авторитетно объявил Павлюченков.
– Ты что, Олегыч, какие зебры?
– Жизнь полосата, как зебра. Белая полоса – нет убийств. Черная полоса – неопознанный жмур, да еще назойливые приезжие из министерства с их мошенниками.
– Ну ты, Олегыч, в жизни толк знаешь, – хмыкнул начальник розыска.
– У верблюда два горба, потому что жизнь борьба…
Машина выехала за город. Место происшествия увидели издалека. Справа от шоссе стоял патрульный «Москвич» с мигалкой. Рядом застыл недавно виденный дежурный «рафик», как-то умудрившийся прилично обогнать «ГАЗ-24». Толпился народ – милицейское оцепление, зеваки. Около пруда суетился следователь, сопровождаемый понятыми, как турецкий паша янычарами. Криминалист фотографировал окрестности. Судмедэксперт задумчиво рассматривал труп.
«Волга» остановилась за «рафиком».
Туранова постовые знали в лицо, поэтому сразу пропустили на место происшествия, четко откозыряв.
Сотрудники угрозыска подошли к трупу, уткнувшемуся лицом в землю. На нем были светло-бежевые брюки и белая нейлоновая рубашка. На ногах одна сандалия, вторая затерялась где-то в пруду. Рыжие волосы спутанные и мокрые, но ему уже не сушить их и не причесываться перед зеркалом. Он теперь полностью в ведении патологоанатомов и судебных медиков. Ему теперь все равно…
Маслов не любил таких зрелищ. Его всегда шокировало, что настает момент, когда из тела уходит жизнь. И от человека, который еще недавно говорил, шутил, надеялся, остается на этом свете только оболочка. Что-то в этом вечном вращении жизни и смерти было неправильное.
– Время наступления смерти? – спросил Туранов долговязого седого судебного медика в соломенной шляпе и с саквояжем, полным всяких нужных вещей.
– Сейчас точно не скажу, – отозвался тот. – На глазок – менее суток.
– Причина смерти? Множественные ножевые?
– Похоже, да. Сейчас осматривать буду.
Подошел следователь. Присел на колено, заполняя новомодной шариковой ручкой протокол осмотра места происшествия, под который подложил бумажную папку.
– Итак, приступаем. – Судебный медик надел резиновые перчатки и перевернул тело.
У Маслова екнуло сердце. И он произнес, не веря своим глазам:
– А ведь это наш человек.
– В каком смысле? – обернулся к нему Туранов.
– Это один из наших аферистов…
Глава 25
Мать и сын уютно устроились в плетеных креслах на террасе. Шуршали кроны деревьев. Пересвистывались птицы. Щелкали цикады. Сельская пастораль.
Было жарко. На низком столике стоял сифон, представлявший собой стеклянный сосуд в форме снаряда, стянутый металлической сеткой, – чтобы не взорвался. В него заливалась вода или сок, потом вкручивался патрон с газом, и получайте газировку на любой вкус. Нажимаешь на рычажок, и она бьет из носика под напором в стакан. Или в хрустальный бокал, как тот, который сейчас держала Мария Илизаровна.
– Как вы съездили в Харьков? – спросила она.
– Прошло все складно, – ответил Лилиан. – Не поверишь – клиент оказался классическим евреем. Все плакался и старался выгадать каждую копейку, когда ему намекнули, что услуга денег стоит.
– Выгадал?
– Самую малость. Мы стойко стояли на своем – триста рублей сверху.
– Правильно, – похвалила Мария Илизаровна. – Иначе он насторожился бы. А видя, что вы отчаянно торгуетесь, поверил в искренность ваших намерений.
– И где хваленая еврейская хитрость?
– Сынок, как говорил твой отец, любой человек хоть раз в жизни примерил на себя костюм обманутого простофили. И национальность, профессия тут не играют никакой роли.
Король протянул к сифону свой бокал, и хрусталь чуть не разлетелся от напора газировки с малиновым сиропом.
– Глаза у него жалостливые были, – вздохнул Лилиан. – Мне иногда кажется, что мы поступаем с людьми слишком жестко.
