Крикунов с начальником уголовного розыска выехал на комбинат. Замдиректора предприятия провел их в отдел сбыта. По идее, если армяне приезжали за товаром, их должны там помнить.
Вызывали сотрудников отдела сбыта по одному в предоставленный сотрудниками милиции кабинет парткома. Никто ничего конкретного вспомнить не мог. Неудивительно – народу здесь бывает тьма со всех концов Советского Союза, в том числе и из Армении. Фабрика выпускает несколько видов дефицитной продукции, в связи с чем тут постоянно полно желающих договориться по-свойски и обеспечить наряд редкими номенклатурами ткани. Скорее всего, кое-кому это удается. Народ в сбыте ушлый, пристального внимания к себе не любит, поэтому никто не горел желанием помочь родной милиции. Что-то мямлили невнятное.
Так было, пока в кабинет не зашел молодой человек, похожий на Шурика из «Кавказской пленницы». Начальник угрозыска всплеснул руками:
– Сэмен, ты ли это?
Парень затравленно посмотрел на него.
– Присаживайся, – кивнул на дубовый стул с высокой спинкой начальник розыска. – Знал я, что ты человеком станешь, Сёма. Поэтому и не стал сажать тебя тогда. А мог бы… Могу и теперь.
– Павел Иванович, ну что вы, – заерзал на стуле парень. – Я же теперь честный.
– Ну как честный и выдай, что у вас в отделе творится.
– По тому мошенничеству, когда у нас товар увели?
– И по тому. И по армянам, которых тут надули.
– Ну да, – поморщился Семен. – Было всё. Наш начальник доложил наверх, что хищение выявил в ходе сверки плановой. Только умолчал, что сверку провели после того, как к нам армянин пришел и сообщил, как его родственника здесь прокинули на хорошие деньги.
– Ты этого армянина видел?
– Видел. Такой крепкий, в возрасте. Сказал, что брата его надули.
– Что за брат?
– Мне тоже интересно стало. Я его вспомнил. Снабженец. Он к нам за товаром приезжал. Лысый такой, мелкий, на того бугая совсем не похож. И данные на него остались. Айратян. Имени уже не помню.
– Молодец, Семён. Я в тебе не ошибся.
– Ну это… Я пойду…
– Иди…
– И это… Только чтобы наши не знали, что я рассказал. А то житья мне не дадут.
– Не узнают.
В кабинет парткома вызвали еще нескольких человек. Те нехотя подтвердили информацию про армян. Врать милиции, когда спрашивают конкретно, – это совсем не то, что забывать информацию, когда спрашивают тебя в общем плане.
В канцелярии остались данные на того самого армянина-снабженца. Ашот Аванесович Айратян, 1932 года рождения, уроженец и житель Армянской ССР.
Вернувшись в отдел, Крикунов заказал срочный разговор с Запорожьем. И, когда телефонистка соединила их, доложил Верзилину о результатах.
– Как, говорите, фамилия? – переспросил следователь, прижимая к уху телефонную трубку.
– Айратян…
Глава 43
На столе в гостиничном номере светила лампа с желтым абажуром. В ее свете Баграм пролистнул записную книжку. Потом еще раз. И отложил в сторону.
Ну вот и все. Вчера они обошли последний адрес. Больше проверять нечего. Все чудеса изворотливости, все эти клоунские репризы, которые они исполняли несколько дней подряд, – всё без толку. Они ничего не нашли. И, что еще хуже, Баграм теперь вообще не представлял, как искать дальше.
Теперь даже не отчаяние овладело им и не злость – эти чувства актуальны, когда еще теплится надежда. Им владело отупение. Он уперся в стену и прекрасно понимал, что лбом ее не пробить.
Давид сидел на кровати, скромно положив руки на колени, и молчал. В последнее время его дядя был несдержан, пару раз срывался. Так что его лучше лишний раз не трогать.
Когда молчание затянулось, Давид все же не выдержал:
– Что ты так расстроился, Баграм? Мы его еще найдем.
– Никого мы не найдем, – обернулся к племяннику Баграм.
– Узнали же, кто он. Узнаем, и где он.
– Всё, заканчиваем.
– Ты решил? – с некоторый надеждой спросил Давид, которому надоел весь этот бег по кругу.
– Решил. – Баграм встал, вытащил из шкафа чемодан и начал аккуратно складывать вещи.
Голова у него была гулко-пустая. Но мысли там все-таки водились. И главная – он обещал Варуджану, что все сделает. Не просто пообещал, а повторил свое обещание. Да еще и ослушался вполне разумного указания о временном отступлении. И это было хуже всего.
– Я тебе помогу, – сказал Давид, поднимаясь.
– Я сам! – Баграм аккуратно разложил по двум чемоданам одежду, оставшиеся две бутылки коньяка, бастурму – неторопливая монотонная работа.
Захлопнув крышку чемодана, он сообщил племяннику:
– Утренним поездом ты едешь домой.
– Мы едем, – поправил тот.
– Ты едешь. Один.
– А ты?
– А я не вернусь, – произнес Баграм.
Изреченное слово начинает жить своей жизнью. Оно становится самостоятельной силой, которая овладевает произнесшим его. Баграм сказал слово. И отрезал себе путь назад.
– Как не вернешься? – не понял Давид.
– Я не могу вернуться. Я обещал наказать обидчиков. Обещал вернуть деньги. Не внял мудрым словам Варуджана.
– Ну и что, – пожал плечами Давид. – Да, мы опозорились. Но нас же не убьют. Рукой не тронут. Ну, скажут, что мы такие и сякие. Пальцем погрозят. Ты же сам мне это недавно говорил. Утверждал, что ко всему надо подходить разумно. Разве не так?
– Так, – кивнул Баграм. – Все так… А ты вообще ни при чем. Я за все отвечаю.
– Мы сделали очень много.
– Э-э, пловец проплыл километр и утонул за метр до финиша. Много сделал, но только не доплыл.
– Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, дядя. Дедушка Варуджан сказал же – мы еще вернемся. И все доделаем.
– Нет. Не хочу позора.
– Ох, – вздохнул Давид.
Ему вспомнился разговор в поезде, когда они только въезжали на территорию Украины. Тогда он был полон радужных надежд и убеждал дядю, что лучше погибнуть, чем вернуться побежденным. И вот за эти недели все повернулось на сто восемьдесят градусов. Теперь Давиду хотелось только одного – вернуться. А дядя закусил удила и больше смерти боялся позора. Почему так произошло? Давид чувствовал, что сам он просто повзрослел. А вот что случилось с дядей? Откуда это его отчаяние?
– Я уеду в другую сторону, – резко бросил Баграм.
– Куда?
– На стройку. На Север завербуюсь. Буду работать руками. Я хорошо умею работать руками. И бог с ним, с этим цехом, с пляжными сумками и тапочками. У нас огромная страна. И везде можно жить.
