Пролог
Весна 1821 года
Лондон, за полночь
– Пикет требует хорошей памяти, – заметил граф Чаттерис, ни к кому в особенности не обращаясь.
Лорд Хью Прентис не слышал его, потому что сидел слишком далеко, за столиком у окна, и, что еще важнее, был изрядно пьян, но если бы слышал и был трезв, то непременно подумал бы: «Именно поэтому я и играю в пикет».
Вслух, конечно, он бы этого не сказал: Хью не из тех, кто сотрясает воздух попусту, – но подумать-то можно. Изменилось бы и выражение его лица: дернулся бы уголок губ, изогнулась бы правая бровь – едва-едва, – но для внимательного наблюдателя этого было бы достаточно, чтобы посчитать его снобом.
Хотя, честно говоря, в лондонском обществе явно не хватало внимательных наблюдателей.
Если не считать Хью.
Хью Прентис замечал все. И помнил все. Если бы захотел, мог бы пересказать наизусть «Ромео и Джульетту». Слово в слово. И «Гамлета» тоже. Вот «Юлия Цезаря» – нет, но только потому, что никак не мог выбрать время его прочитать.
Этот редкий талант Хью обнаружил в себе, после того как не раз был наказан за постоянные обманы учителей в первые два месяца пребывания в Итоне. Он скоро сообразил, что жизнь делается намного легче, если намеренно ответить неправильно на пару вопросов в контрольных работах. Не то чтобы он так уж сильно протестовал против обвинения в жульничестве – знал, что никого не обманывал, и плевать хотел на то, что окружающие об этом думают, – но его крайне раздражало, что приходится стоять перед учителями и выплевывать информацию, пока они не удостоверятся в его невиновности.
В чем его память действительно была незаменима, так это в картах. Будучи младшим сыном маркиза Рамсгейта, Хью знал, что не унаследует ничего. Как правило, младшие сыновья поступали в армию, становились священнослужителями или присоединялись к охотникам за богатыми невестами. Поскольку у Хью не было стремления заниматься чем-то подобным, придется искать другие средства существования. А играть было так легко, особенно когда у тебя способности запоминать любую выпавшую карту – в определенном порядке…
Правда, последнее время стало труднее находить джентльменов, готовых с ним играть: уникальный талант картежника, присущий Хью, стал чем-то вроде легенды, – но если молодые люди достаточно выпили, то все же пытались. Каждому ведь хотелось стать первым, кто выиграет у Хью Прентиса.
Проблема заключалась в том, что сегодня вечером Хью тоже был довольно пьян. Это случалось не так часто: он старался не терять самоконтроль, поэтому не пил больше двух бокалов вина, – но сегодня встреча с друзьями проходила в низкопробном кабачке, где пинты пива следовали одна за другой, посетители громко переговаривались, а полногрудые женщины были необычайно игривы.
К тому времени как они добрались до клуба и им принесли карточные колоды, Дэниел Смайт-Смит, недавно получивший титул графа Уинстеда, был тоже пьян и красочно описывал трактирную служанку, с которой только что переспал. Чарлз Данвуди клялся вернуться назад и превзойти искусство Дэниела, и даже Маркус Холройд, молодой граф Чаттерис, который всегда был чуть серьезнее других, смеялся так, что едва не свалился со стула.
Девица Дэниела Хью не заинтересовала – куда предпочтительнее своя служанка, не такая дородная и куда более гибкая, – поэтому он только ухмыльнулся, когда друзья потребовали подробности. Разумеется, он помнил каждый дюйм ее тела, но хвастаться своими похождениями не собирался.
– На этот раз я вас побью, Прентис! – самонадеянно заявил Дэниел и чуть не рухнул на стол.
– Ради бога, Смайт, – простонал Маркус, – не начинайте!
– Нет-нет, я сумею! – с пьяным упрямством воскликнул Дэниел и, рассмеявшись, потряс пальцем в воздухе, отчего едва не потерял равновесие. – Именно сегодня!
– Он может! – поддержал его Чарлз Данвуди. – Я знаю, он может!
Никто не принял его заявление всерьез – даже будучи трезвым, Чарлз Данвуди «знал» много такого, что никак не могло оказаться правдой.
– Вот увидите, я смогу, – настаивал Смайт-Смит, указывая пальцем в сторону Хью. – Потому что вы много выпили.
– Ну, до вас ему далеко, – заметил Маркус, икнув.
– Нет, я считал! – объявил Дэниел. – Он выпил больше.
– Все равно больше всех я! – похвастался Данвуди.
– В таком случае вы определенно должны играть, – обрадовался Дэниел.
Игра началась. Подали вино. Все прекрасно себя чувствовали, до тех пор пока… Дэниел не выиграл.
Хью удивленно заморгал, уставившись на карты на столе.
– Я выиграл, – констатировал Дэниел почти с благоговением. – Взгляните только!
Хью мысленно перебрал все карты в колоде, игнорируя тот факт, что некоторые расплывались в глазах, что для него было совершенно нехарактерно.
– Я выиграл, – повторил Дэниел, на этот раз Маркусу, своему ближайшему другу.
– Нет, – пробормотал Хью, больше себе, чем окружающим, – это невозможно… просто невозможно.
Он никогда не проигрывал. Ночью, когда пытался заснуть, когда пытался не слушать, в мозгу сами собой возникали все карты, которые выпали за день, даже за неделю.
– Я сам не пойму, как это получилось, – заплетающимся языком пробормотал Дэниел. – Король, потом семерка, и я…
– Не семерка, а туз! – отрезал Хью, не в силах больше ни секунды выслушивать весь этот идиотизм.
– Хм… – хлопнул глазами Дэниел. – Может, и так.
– Боже! – не выдержал Хью. – Кто-нибудь, заткните его!
Ему нужна тишина, чтобы сосредоточиться и вспомнить карты. Если бы только получилось, все бы ушло, как в то время, когда они с Фредди поздно приходили домой и отец уже ждал с…
Нет-нет-нет.
Это нечто другое. Это карты. Пикет. Он никогда не проигрывает – это единственное, на что можно твердо рассчитывать.
Данвуди почесал в затылке, глянул на карты и стал громко считать, а потом вдруг воскликнул:
– Господа, я думаю, он…
– Уинстед, ты чертов шулер! – завопил Хью.
Слова эти вылетели будто сами собой: непонятно, откуда взялись и что заставило их произнести, – но, вырвавшись на волю, они наполнили воздух, злобно жужжа над столами.
Хью начало трясти.
– Нет… – обронил Дэниел.
И только. Руки, правда, у него ходили ходуном, а лицо выражало недоумение, озадаченность, словно… Но Хью не хотел думать об этом, не мог, поэтому вскочил, перевернув стол и цепляясь за единственную мысль в полной уверенности, что это правда: он никогда не проигрывает…
– Я не мошенничал, – оправдывался Дэниел, часто моргая. – Верите? Я никогда не мошенничаю.
