Не успел я до конца сформулировать эту интригующую мысль, как унылую тишину вагона разорвал исполненный неописуемого восторга крик:
– Йо-хо-хоу!!! Земля!!! Земля!!! Я тащусь: да это же наша Земля!.. Обалдеть! Эй, земляне, вы меня слышите?! Все сюда!!! Э-э-э-эй!!!
Ликовал мгновенно узнанный мной Паша Тумаков. Наверное, когда-то с такой же страстью кричали марсовые матросы, завидевшие долгожданный берег после изнурительного перехода через океан. Однако, едва я набрал в грудь воздуха, чтобы откликнуться, как меня опередило сразу несколько не менее восторженных голосов. В вагоне вмиг стало шумно и беспокойно, но этому беспокойству можно было только радоваться.
– Паша! Мы живы! Мы дома! Ура! – первой ответствовала Тумакову из своего купе Леночка Веснушкина. Она выражала эмоции так громко, что я обеспокоился, как бы Ленора не повредила этим криком свой чувствительный голосок.
– Не может быть! Пропади я пропадом, если это не наш проклятый поезд! – послышалось из соседнего купе. Восторги Агаты звучали не столь экспрессивно, хотя кому-кому, а ей за свои прокуренные голосовые связки можно было точно не переживать…
В следующее мгновение мы высыпали в коридор и возрадовались встрече уже, так сказать, в очном порядке. Обнимавшаяся молодежь одаривала друг друга поцелуями и сбивчивыми признаниями в любви так долго, что казалось, это никогда не закончится. Мы с Банкиршей ограничились одним коротким, но не менее страстным поцелуем и столь же недолгими объятьями. Однако это вовсе не значило, что мы были обрадованы меньше наших юных друзей. Просто, в отличие от них, мы умели обходиться без лишних слов. Наверное, потому, что с годами научились ценить утекающее, как песок сквозь пальцы, время и поняли, что тратить его на слова, даже самые искренние и теплые – немыслимая роскошь. Тем более в Трудном Мире, обитатели коего были лишены бессмертия и оценивали жизнь по иным критериям, нежели чемпионы Ядра.
– У тебя все получилось, да? – спросила Агата, отстраняясь от меня, но позволяя держать ее за руки. – Умоляю, Глеб, скажи, что это так!
– У нас, – поправил я подругу. – Да, кое-чего мы добились, а вот чего именно – еще неизвестно. Но точно не того, к чему стремился Рип. Не исключено, что я опять напортачил. Поэтому обнадеживать вас пока особо нечем. Мы вернулись домой, но только наш ли это дом?
В переднем конце вагона громыхнула дверь, и сразу вслед за этим раздался обеспокоенный, но тоже отлично знакомый нам голос Охрипыча:
– Эй, буржуи, есть кто живой?! Ау, мать вашу! – И, услыхав в ответ нестройный хор радостных откликов, возликовал: – Слава тебе, Господи, а я уж думал, померещилось! А то у нас там такая хренотень творится, похлеще, чем раньше!..
Что происходит у них в вагоне, Хриплый поведал уже после того, как был горячо поприветствован всеми без исключения товарищами, а женщинами вдобавок еще и расцелован.
– …Торчу, значит, во льду, словно тот епический мамонт, а эти обезьяны меня со всех сторон так и щупают, так и щекочут, разве что в задницу пальцы не суют… Бр-р! – Прапорщика, а вслед за ним и остальных бывших узников фильтра-отсекателя передернуло от отвращения. Мне следовало лишь догадываться о том, что вытерпели товарищи, пока мы с Рипом штурмовали Источник. – Чувствую, дернут сейчас меня за ноги, и пипец – голова отскочит, словно пробка. Удивительно, как не обгадился от страха. Верно один древний умник сказал, что хуже казни может быть только ее ожидание… А когда эта большая желтая дрянь с неба упала и лед треснул, тут-то нас по рукам и пустили. Не знаю, кого куда, а меня – сразу в колодец, как бычок в унитаз. И ладно просто дали бы спокойно падать, так нет, туда-сюда друг другу перебрасывают. Я и десяти метров не пролетел, а уже забыл, где верх, где низ и как меня зовут. Уж быстрее бы загасили, думаю. В китовом брюхе хоть и темно, но, по крайней мере, никто тобой в волейбол там не играет…
Судя по согласным кивкам и комментариям Агаты, Паши и Леночки, их участь ничем не отличалась от участи Охрипыча. Веснушкина призналась, что, кажется, и вовсе успела умереть от страха в первую же минуту падения в шахту (как выяснилось, Леночка и Паша были отправлены на Гашение вместе с Банкиршей и Хриплым, несмотря на то что последним пришлось дожидаться, пока «большая желтая дрянь» высвободит их из ловушки). Это косвенно подтверждалось и тем, что, в отличие от товарищей, девушка совершенно не помнила, чем завершилось их жуткое прохождение сквозь строй блюстителей.
– Лечу, крою всех матом, и вдруг – опа! – нет никого вокруг! – продолжал прапорщик. – Вернее, не только никого, но и ничего. Хоть шаром покати, так ведь и катать-то негде – парю в невесомости, а вокруг одно сизое марево. Ну все, Охрипыч, говорю себе: загасили нас чемпионы, как квелых цуциков; теперь одна надежда на Глеба да на нашего черномордого приятеля. И только мысль такая промелькнула, как глядь: да вот же она, аккурат на меня несется, во всей красе! Вот это было зрелище! Как в кино, чес-слово! И я к ней, стало быть, вплавь, прямо сквозь космос…
– Кто – она? – почти в один голос спросили я и Леночка. Похоже, Агате и Паше в истории Охрипыча все было предельно ясно.
– Что значит «кто»? – удивился прапорщик. – Земля, разумеется! Планета наша то есть. Трудный Мир, как его эти чистоплюи из Ядра прозвали. Или я один из вас по космосу без скафандра летал?
Веснушкина ничего такого не помнила. Тумаков и Банкирша подтвердили, что да, с ними тоже происходило все, как описывал Хриплый. Дабы не огорошивать товарища своими откровениями и позволить ему довести рассказ до конца, я подтвердил лишь факт того, что тоже побывал в космосе, без уточнения чересчур витиеватого маршрута моего путешествия.
– В общем, несусь к Земле и ни о чем таком не думаю: ни о том, как я умудряюсь без воздуха обходиться, ни о приземлении, которое я наверняка не переживу… – Для пущей наглядности Охрипыч даже прочертил кулаком в воздухе траекторию своего вхождения в атмосферу, закончив демонстрацию звучным шлепком по собственной ладони. – Бац – и осталась бы от прапорщика Хриплого лишь дымящаяся воронка! Ан нет: опять все планы наперекосяк! Правда, этой несрастухе надо уже радоваться. Короче говоря, только что шел на жесткую посадку, а через секунду сижу в вагонном сортире, откуда намедни отправился в это гребаное путешествие. Мать честна?я, да что ж это творится! Поначалу грешным делом решил, что заснул на унитазе и вся эта бодяга с Ядром и чемпионами мне приснилась. Обрадовался, аж чуть не запел от счастья на весь вагон! Но когда из сортира вышел, гляжу: нет, бляха-муха, не сон! Народец, который спит, еще нормально выглядит, а который бодрствует, сидит с открытыми глазами, будто покойники. Я до капитана Репина дошел – он тоже в глухом ступоре. Тормошил я его, тормошил – без толку. Ну, серчаю, приплыли. Раньше хоть с хорошими людьми за компанию пуд соли ел, а теперь в одиночку придется… Расклеился вконец, чекушку из заначки достал да прямо к горлышку присосался. А шиш там! Водка, зараза, как смола застыла и даже не каплет. Шарахнул я бутылку с горя об пол и тут слышу, как ваша буржуйская братия в соседнем вагоне ор подняла! Захорошело мне сразу, аж прослезился, чес-слово! И водки никакой уже не надо. Эх, буржуи вы мои родные, дайте я вас еще раз обниму!
