После устроенного Чичем пространственного скачка изменился не только окружающий мир, но и я. Выразилось это крайне малоприятным образом. Вдруг ни с того ни с сего мое собственное тело стало для меня неуютным, словно заскорузлая от пересушки обувь. Поначалу перемены были не слишком ощутимы, но прошла минута, и игнорировать их оказалось уже нельзя. И чем дальше, тем сильнее моя душа чувствовала себя отторгаемой занозой в этом неказистом куске подвижной плоти.
Будь это обычным страхом или отчаянием, я сумел бы перебороть его, как не однажды делал это за минувшие сутки. Но муки, которые терзали меня сейчас, относились вовсе не к душевным, а к физическим. Я и не предполагал раньше, что такое «душевное отторжение» вообще возможно. Согласно нашим представлениям о загробной жизни, расставание бессмертной души с бренным телом всегда происходит легко, ведь сей процесс являет собой высшее благо – окончательное освобождение от телесных страданий и приобщение к неведомой доселе божественной сущности. Каким бы прожженным безбожником ни был Глеб Свекольников, он ни разу не усомнился в этой догме. Страдания могли ожидать человека перед смертью, после нее – в аду, – но никак не в момент отлета души из телесной оболочки.
Впрочем, опираясь на недавно приобретенные знания, я мог бы по-иному истолковать сегодня эту теорию. Образно говоря, в данную минуту я переживал не отлет души от тела, а наоборот. Выданное мне Концептором человеческое тело покидало меня и рвалось назад, к «творцу». А в это время душа – сиречь, естество шатуна – продолжала всеми силами цепляться за последнюю частицу привычной реальности. Поэтому нельзя было вести и речи ни о каком безболезненном расставании. Я натуральным образом разрывался на две половины и понятия не имел, как это можно остановить.
Я взглянул на собственные руки и обомлел. Ладони побледнели и покрылись мелкой черной сыпью, которая, ко всему прочему – вот мерзость! – еще и двигалась. Такое ощущение, что у меня под кожей находился тот самый туман, что окутывал местность под нами. Вкупе с душераздирающими – в прямом смысле – муками телесная мутация казалась вдвойне ужасной.
Чич, разумеется, ничего такого за мной не замечал. Он продолжал гнать светопланер к Источнику, увозя меня все дальше и дальше от товарищей и Концептора. Я почти не слушал, что талдычит при этом карлик. По-моему, он предлагал мне смириться с судьбой, покорно склонить голову и отправиться вместе с ним к Держателю.
В принципе, я был не против – ведь именно к этому мы с Рипом и стремились. Вот только появляться перед Держателем в таком невменяемом состоянии мне было нельзя. Это рядом с Концептором я мог стучать себя в грудь и кричать, что Глеб Свекольников и есть Светозарный Шатун. А без армиллы в руке никакого разговора у меня с Пупом не получится. Я при всем желании не смогу вести с ним переговоры, пребывая в образе туманного облака.
Пока я оставался человеком, мне нужно было срочно принимать меры для своего спасения. Прежде всего требовалось заставить Чича остановить светопланер. Превозмогая муки, я бросился на посредника, собираясь сбить его с ног и пытками вынудить исполнить мой приказ. Помимо бесполезного пистолетного магазина, у меня в кармане еще валялась опасная бритва (дядя Пантелей категорически отказался оставить ее у себя в качестве личного оружия – видимо, брезговал, поскольку явно догадывался, в каких бесчинствах использовался ранее этот инструмент). Шанс запугать Чича бритвой был крайне мал, но иных, более эффективных методов устрашения я сейчас применить не мог.
К сожалению, моя затея провалилась. Не успел я сделать и двух шагов, как посредник снова врубил световой инжектор и мы совершили еще один пространственный скачок. До Источника стало и вовсе рукой подать. В мгновение ока он увеличился до невероятных размеров и теперь возвышался у нас на пути величественной стеной Света. На ее фоне светопланер Чича смотрелся спичечным коробком, падающим в жерло кипящего вулкана.
Только благодаря Источнику я мог еще худо-бедно ориентироваться в световом канале. Остальное пространство заполонил тот самый, похожий на черно-белые помехи, туман. Детали ландшафта, светопланер, посредник и мое тело проступали в тумане лишь неясными контурами. Причем четкость восприятия мной этих объектов не зависела от степени их удаления. Поднесенная к носу ладонь и проплывающие под нами замки были видны одинаково смутно.
Карлик пресек мою атаку проще простого: отступил на шаг в сторону и поставил мне подножку. Сбитый с толку, я попался на эту нехитрую уловку и растянулся на палубе, неподалеку от переднего борта светопланера. Беги я чуть быстрее, наверняка повторил бы участь второго повергнутого мной блюстителя. А может, меня засосал бы световой инжектор, который я, на свою беду, так и не успел расстрелять из пистолета.
Еще один пространственный скачок, и моя песенка спета. Тело как деревянное, а в глазах сплошной туман, в котором – лишь размытые очертания прежнего мира. Вот он, предел радиуса действия Концептора. Граница между реальностью Трудного Мира и Ядром. Точнее, между реальностью и бредом. Разум еще способен воспринимать действительность, но это ненадолго. Момент моего окончательного возврата в сущность шатуна наступит тогда, когда я утрачу тактильные ощущения. Именно их, а не зрение и слух.
А пока я лежу на платформе и могу передвигаться в любом направлении. Не на ногах, потому что вестибулярному аппарату доверять уже нельзя. И не ползком – слишком медленно, да и болезненно. Четвереньки – вот оптимальный вариант. Встал на четыре кости и вернулся, так сказать, назад к природе… И впрямь, что за странный выпендреж охватил в каменном веке человека, взявшегося расхаживать на двух ногах перед четвероногими собратьями по классу? Неужели без этого нельзя было доказать, что ты – самый умный? И вообще отказ от устойчивой опоры в угоду пары шатких подпорок – весьма странное доказательство умственного превосходства над другими…
Более несвоевременных мыслей в моем откровенно дерьмовом положении прийти в голову просто не могло. Но о чем еще можно было думать ползущему на четвереньках шатуну в финальные секунды своей сознательной жизни? Вспомнить напоследок прекрасные мгновения прошлого, как поступил бы на моем месте любой другой человек? Что ж, хорошая идея, и я непременно воспользовался бы ею, подскажи мне кто-нибудь это. Но загвоздка состояла в том, что, во-первых, я был на светопланере совершенно один (чемпиона мы, естественно, к людям не относим и в расчет не берем). А во-вторых, уже не являлся «любым другим» человеком и, стало быть, мыслил иными категориями…
…Или же просто рехнулся от всего пережитого и порол всякую чушь даже в мыслях… Пожалуй, это объяснение выглядело более логично.
И потому нельзя толком сказать, кому приписывать мой следующий поступок: безумцу или человеку, который все-таки сохранил остаток здравомыслия. Но если я и следовал в тот момент голосу разума, то делал это бессознательно, будто под гипнозом.
Карлик, видимо, списал мою слабость на близость Источника, чья сила повергла в смятение даже такого отщепенца, как Шатун, Несущий Свет. Не став отвечать насилием на мое агрессивное поползновение, посредник решил убедить меня в тщетности сопротивления на словах и опять пустился в нравоучения. Он чувствовал себя победителем и имел на это все основания. Но Чичу было невдомек, что доведенный до отчаяния Светозарный Шатун способен на непредсказуемые поступки.
