Но гипотетическая прогулка вчетвером так меня завела, что я лишь о ней и думала. И изобретала способ все-таки вытащить на нее сестру. Может, заметить вскользь, что у нее землистый цвет лица, потому что она редко бывает на воздухе? Или что она чересчур бледная и ей пойдет легкий загар. Заодно добавить: дескать, весеннее солнце для кожи жуть как полезно, не то что летнее. Можно попытаться запугать ее болезнями, настигающими тех, кто ведет малоподвижный образ жизни. Например, остеохондрозом, когда кости деформируются, человек становится кривым, горбатым и хромает на обе ноги. А лучше ожирением! Мол, если она будет вечно торчать в четырех стенах, то скоро не влезет ни в одну из своих любимых шмоток. Особенно в обновку, купленную на днях, – облегающее платье апельсинового цвета с коротким светло-серым пиджаком (этой обновке даже я позавидовала – настолько стильно она смотрелась). Короче, я намеревалась воспользоваться главным аргументом, что прогулка улучшит ее внешний вид. Но все эти доводы, конечно, были удручающе легковесными, а гарантии, что сестра на них клюнет, никакой. Ведь цвету ее лица, как и обновке, можно было только позавидовать, а фигура не имела ни малейших признаков остеохондроза, не говоря уж об ожирении. Отчаявшись придумать разумные варианты, я перешла к фантастическим. Что, если подстроить звонок о бомбе?.. Когда мы соберемся вечером на кухне, на минутку удалиться под благовидным предлогом, позвонить из своей комнаты на домашний телефон и от имени МЧС сообщить, что в доме заложена бомба. Тогда бы все мигом высыпали на улицу!
В тот момент, когда я открывала Интернет, чтобы выяснить, какую ответственность за ложное сообщение о бомбе несет телефонный террорист, административную или уголовную, ко мне заглянула сестра.
– Даш, я тут подумала… – она на лету поймала тополиную пушинку, вспорхнувшую со стола от сквозняка. – Тебе не надоело в четырех стенах торчать? На улице солнце, воздух свежий… Не пройтись ли нам вечерком… ну, всем вместе, вчетвером? А?
Глава 10
Ревность, ревность и еще раз ревность…
Итак, обошлось без звонка о мифической бомбе, и вечером следующего дня наша компания добровольно высыпала из подъезда.
К выходу в свет я подготовилась на совесть. Купила новые духи. Перемерила все содержимое гардероба. Извлекла на свет божий запасы бижутерии и косметики. Три часа перед зеркалом не пропали даром – я стала такой красивой, что дух захватывало. Дольше всего я занималась волосами. Это самая выигрышная составляющая моего облика, так я считаю. Пепельные, но с искринкой, отсвечивающие на солнце золотом и медью, – короче, такого неповторимого оттенка, что я самой себе завидую. Чтобы они отсвечивали еще ярче, я минут пятнадцать простояла, согнувшись в три погибели и опустив голову в глубокую миску с настоем ромашки. А чтобы лежали безукоризненно, втерла в них целое облако воздушного, пахнущего апельсином мусса «сильная фиксация». О, как неповторимо они отсвечивали и как чудесно лежали!..
Чудесно было и на улице. Остро пахло тополями, солнце сверкало в окнах, от чириканья и воркованья звенело в ушах. Повсюду распускалась зелень, нежная, светлая, как салат в горшочке, который мама покупает в супермаркете. Словом, было так чудесно, что хотелось танцевать.
А что, это мысль! Совсем необязательно отправляться в центр, чтобы топтать мосты и бульвары. Вместо этого можно завернуть в ресторанчик неподалеку, где мы в последний раз отмечали мамин день рождения. Цены там демократичные и, главное, есть живая музыка. Какие-то разудалые ребята по выходным (а сегодня как раз суббота) приходят туда с гитарами, барабанами и звукоусилительной аппаратурой, оглушительно шпарят песни «Биттлз», «Дорз» и других известных групп. И под их громоподобную музыку танцуют все кому не лень.
Мы с Владом шли чуть впереди, Катя с Игорем – за нами. Я обернулась взглянуть на Игоря. В светлых летних брюках, белой рубашке с коротким рукавом, оттенявшей темные волосы, смуглый лоб и глаза чайного цвета, он смотрелся благородно. Нет, он был просто неотразим! В нем сквозило что-то рыцарское. Ой-ой-ой, как же мне захотелось, чтобы он пригласил меня потанцевать!..
Я когда-то где-то читала, что безотказный способ влюбить в себя человека – вызвать у него ревность. Нужно блистать остроумием и красотой, проявлять бездну обаяния под самым его носом и в то же время демонстрировать мнимый интерес к кому-нибудь другому. Объекту твоего истинного интереса становится чертовски досадно, что такая обаятельная, привлекательная и сногсшибательная особа обращает внимание на другого. Особенно если этот другой его здорово раздражает. Ход его мыслей приблизительно таков: «Почему, собственно, она сосредоточила внимание на нем, а не на мне? Чем я, черт побери, хуже?» И в пику тому, другому, делает все, дабы его оттеснить и занять его место.
Встряхнув волосами, чтобы они заблистали на солнце, я бросила через плечо, обращаясь к Кате с Игорем:
– Как насчет ресторанчика? С музыкой и танцами? В который мы ходили тем летом – помнишь, Кать? Может, зайдем туда? Будет весело! – Я обхватила Влада обеими руками за локоть и прислонилась к его плечу.
Сестра закусила губу и мельком глянула в мою сторону. Будто молнию метнула! Ей, видать, этот ресторанчик был не по нраву. Не любит она громкую музыку.
– Можно и туда, – процедила она сквозь зубы. И, копируя меня, схватила под руку Игоря. Так порывисто, что Игорь покосился на нее с удивлением. Даже, кажется, поморщился, как если бы она впилась ему в локоть ногтями.
Мы перешли через дорогу, миновали торговый центр со стеклянными дверями и проулками направились к скверику, где располагался ресторан с музыкой.
…Я уже замучилась встряхивать волосами, сыпать остроумными репликами и виснуть на руке у Влада. Когда Игорь, наконец, уяснит, какое неотразимое существо щебечет у него под самым носом, встрепенется и начнет оттеснять соперника? Но Игорь и не думал перехватывать инициативу. Он в каменном молчании шагал под руку с Катей. Вернее, тащился, ссутулив плечи. Без всякого энтузиазма. Казалось даже, злился, что мы направляемся в ресторан, где можно потанцевать. Тоже, что ли, не в восторге от громкой музыки? И смотрел он совсем не туда, куда надо: не на мои волосы, а себе под ноги.
Если кто из нас всерьез досадовал, так это я. Наблюдать, как эта степенная парочка – Игорь с сестрой – вышагивает под ручку, стало для меня подлинным испытанием, а чувства, которые меня переполняли, иначе как ревностью не назовешь. И ревность эта росла с каждой минутой. Как и намерение растормошить Игоря, оказаться в фокусе его внимания и во что бы то ни стало вынудить его самого ревновать! Причем, как пишут в романах: отчаянно, безумно, до зубовного скрежета!
Так вот, когда мы заняли столик на четверых в уютном уголке у окна и заказали кто чай с рогаликом, кто кофе с пирожным, я уселась поближе к Владу, положила руку ему на плечо и начала веселиться: болтала как заведенная обо всем подряд. Остроумие просто било из меня фонтаном! Жаль, никто его не оценил. Катя почему-то выглядела мрачной и кусала себя за нижнюю губу, Игорь безмолвствовал как сфинкс, смотрел преимущественно в пол, только Влад изредка вставлял словечко-другое. В общем, веселья было маловато, а мне стало неловко за свою трескотню. Человек, который острословит в окружении молчунов, кусающих губы и прячущих глаза, кажется чересчур болтливым. И я невольно пустилась в рассуждения о молчунах и болтунах – наверное, чтобы оправдаться в собственных глазах. Сама не заметила, как с языка соскочило: молчат, дескать, те, кому нечего сказать, они готовы выслушивать что попало и надеются сойти за умных. Высказав эту глубокую мысль, я задним числом поняла, что меня завернуло не в ту степь, ведь Игорь как раз отличался умением слушать. Нужно было срочно сменить тему. И я заговорила о блондинах и брюнетах – кого в мире больше? Если натуральных, то брюнетов, заметил Влад, а если крашеных, то блондинов. Точнее, блондинок. Нет, сказала я, как ни крути, людей с карими глазами и темными волосами в миллионы раз больше, чем русых и светлоглазых. В таких густонаселенных странах света, например, как Азия и Африка, днем с огнем не сыщешь блондинов, если, конечно, не считать туристов. И если все население земного шара собрать в одном месте, светловолосые люди потеряются в море темноволосых. Их абсолютное меньшинство; они, можно сказать, редкость, в отличие от брюнетов, которых пруд пруди, разглагольствовала я вдохновенно. Игорь поерзал на стуле, и тут до меня дошло, что он не кто иной, как брюнет с карими глазами. Я чуть не захлебнулась кофе и принялась расхваливать брюнетов. Взять, к примеру, итальянцев: уж больно они мне нравятся, потому что живые, темпераментные, разговорчивые… Глаза у Игоря сделались страдальческими. Предавая анафеме свой язык, который зачем-то на меня ополчился и стал моим врагом, точь-в-точь как в известном изречении, я перекинулась на своих любимых актеров, сплошь американских. Распевая им дифирамбы, поздновато сообразила, что Игорь не в восторге от американского кино, и в очередной раз попробовала исправить положение: дескать, фильмов в Америке выпускают столько, что от них уже тошно и что пытаться их все пересмотреть – такое же безумие, как, к примеру, карабкаться на Джомолунгму. Теперь уже Игорь поперхнулся чаем, а я вспомнила, что в детстве он мечтал подняться на эту самую Джомолунгму, будь она трижды неладна. И заткнулась, мечтая оказаться в мрачной пустыне, о которой говорится в стихотворении Пушкина «Пророк», повстречать там шестикрылого серафима и упросить его вырвать с корнем мой грешный язык.
