Как-то уж слишком торопливо. Мне показалось, что на самом деле он напрягся. Будто предчувствовал, что в нашем якобы уютном доме таятся некие воинственно настроенные силы, которые встретят его в штыки. Он, кажется, даже зябко поежился, словно на него за версту пахнуло холодным приемом, который кое-кто и вправду намеревался ему оказать.
Впрочем, на одно предчувствие списывать его напряг не стоило. Ведь я не раз плакалась ему на свою сестрицу, олицетворение суровости и взыскательности. Неприступную, как академик. С критическим складом ума. Которая каждого встречного сканирует на предмет изъянов. И найдет, за что раскритиковать, любого из семи миллиардов, населяющих землю. Возьмись она изучать Солнце – и на нем в первую очередь обнаружит пятна.
А может быть, его напрягла сама ситуация: идет вроде как на смотрины. Хотя мы с ним никогда не заводили речь о том, чтобы связать себя какими бы то ни было узами…
Во время следующей пары Влад отсутствующим взглядом взирал на преподавателя, одного из любимых на курсе, чьи лекции всегда записывал; и вместо того чтобы строчить ручкой в тетради, подпер рукой голову. Что в этой голове варилось, мне было невдомек. Но, возможно, в ней бродили мысли об узах, которыми мы все-таки свяжем себя в обозримом будущем. Потому что назавтра Влад явился в институт идеально подстриженным, в сияющих ботинках и в новехоньком с иголочки пиджаке, который на каждой лекции бережно вешал на спинку стула, дабы сей предмет одежды не помялся и без единой морщинки дожил до конца занятий. В этом пиджаке и с модельной стрижкой Влад выглядел безукоризненно, как на журнальной картинке. Сами же пиджак и стрижка свидетельствовали, что к «смотринам» Влад отнесся ответственно и полон решимости произвести на моих родителей солидное впечатление. Однако в его движениях и взглядах явно сквозила нерешительность: когда мы вошли в прихожую, он невольно сжал плечи, точно хотел сделаться меньше и незаметней. Прежде ему, наверное, ни разу не доводилось знакомиться с чьими-нибудь родителями в качестве ухажера их дочери. Вероятно, родители девушек, за которыми приударяют молодые люди, представлялись ему существами неведомой и опасной породы. Чего от них ждать – одному Богу известно.
Я с порога представила Влада маме и папе, который энергично пожал ему руку, а мама тепло произнесла «добро пожаловать» и добавила, что чай вот-вот будет готов. Ее лицо выражало ненавязчивое одобрение – и самому Владу, и его стрижке, и благопристойному пиджаку.
Надо сказать, мама не повела бы бровью и не моргнула бы глазом, даже если бы Влад ввалился в дом обвешанный цепями и с ирокезом, выкрашенным в зеленый или фиолетовый цвет. Она осталась бы безмятежной, как озерная гладь. «Дети имеют право заводить друзей на свой вкус», – гласило одно из ее правил.
Это Влад мигом вычислил. Он небрежно бросил пиджак на комод в прихожей, уже не беспокоясь, что тот может помяться. А плечи, наоборот, расправил. И непринужденно уселся за кухонный стол.
Я постучалась к Кате. Ответом послужило неразборчивое мычание:
– Ммм… мне сейчас некогда… выйду попозже.
Из коллекции чаев, что красуется на специальной полочке над кухонным столом, мама выбрала цилиндрическую фарфоровую банку цвета топленого молока с зелеными иероглифами. Этот чай называется «Японская липа». Ничуть не подделка, несмотря на слово «липа» – настоящий японский: его привез с острова Хоккайдо папин сослуживец. Неслабый зеленый чай. Говорят, еще и полезный. А главное – с загадочным вкусом. Сами по себе ингредиенты, из которых он состоит, ничуть не загадочны и просты как пять копеек – сенча и липовый цвет, лимонная цедра и цветки ромашки, – но в сочетании дают неожиданный эффект.
И так-то разговорчивый, Влад за чаем разболтался как попугай и почувствовал себя точно рыба в воде. «Японская липа» и внимание, с которым слушала его мама, окончательно развязали ему язык. Внимание у мамы тоже не «липовое»; по крайней мере, каждый, кому она внимает, не сомневается в его неподдельности. Искусство слушать у мамы на недосягаемой высоте. Делает она это молча, но так располагающе, что собеседник испытывает неодолимое желание вывернуть всю подноготную, поделиться сокровенными планами и заветными мечтами. Размахивая чайной ложечкой в такт словам, Влад выложил свою биографию и заодно поведал о своей собаке породы лабрадор, с которой ходит гулять по утрам, и о своем велосипеде с каким-то немыслимым (не то семнадцать, не то девятнадцать) количеством скоростей, на котором гоняет по вечерам по всему району. Папа изредка вставлял словечко-другое, интересуясь, не лезет ли у собаки шерсть и не ржавеет ли у велосипеда передаточная цепь.
Вдоволь наслушавшись и исчерпав все свои вопросы, папа хлопнул руками по коленям:
– Ну, нам пора! А то на сеанс опоздаем.
– Что за фильм? – полюбопытствовал Влад.
Они еще немного поговорили про фильм (который мы с Владом посмотрели месяц назад, как только он вышел на экраны).
Наконец за ними захлопнулась дверь. И тут же скрипнула другая – в противоположном конце коридора. Это наша неприступная мадам академик соблаговолила выползти на свет божий из своей кельи.
Тут самое время упомянуть о стиле одежды, которого моя сестра Екатерина неизменно придерживалась с восьмого класса, – если, конечно, у кого-нибудь повернулся бы язык назвать это «стилем». Ее облик наводил на мысли о наглухо запаянной консервной банке. Если бы Чехов заново родился в двадцать первом веке, он с удовольствием выбрал бы сестрицу в качестве прототипа для рассказа «Новый человек в футляре». К гламурным, стильным и красивым вещам она относилась без всякого трепета. Да что там – презирала тех, у кого гардероб ломится от шмоток и кто каждый день стремится надеть на себя что-то новенькое. В университет ходила в унылой черной юбке и наглухо застегнутой блузке; волосы стягивала в пучок и не желала слышать о лаках, муссах для укладки и прочих изобретениях человечества, придающих его прекрасной половине блеск и шарм. Принципиально игнорировала маникюр, считая его уловкой ленивых, но хитрых людей, выдуманной с одной целью: уклоняться от мытья посуды. Дома таскала одни-единственные джинсы, некогда голубые, а теперь побелевшие от десятков стирок, и бесформенную однотонную футболку. В этом-то затрапезном одеянии она и появилась в дверях кухни со словами «Добрый вечер».
Влад так и застыл. Он, похоже, на две-три секунды выпал из реальности, будто подвергся необъяснимому воздействию – например, сверхмощного гипноза или парализующего излучения. Но объяснялся его внезапный паралич просто: Влад не ожидал, что мы с сестрой настолько похожи, решила я, и поспешила их друг другу представить:
– Знакомьтесь: Влад – Катя.
– Очень приятно, – проговорил Влад и поднялся с табуретки с чем-то вроде полупоклона. Подумайте, какой галантный!..
– Взаимно, – пробормотала Катя и тоже немного наклонила голову.
– Посидишь с нами? – спросила я у нее. – Чай пить будешь?
Спросила чисто для вида. Я же помнила, что она обещала только «поздороваться». Но сестра ни с того ни с сего согласилась:
