– Он же не дерется, Вета. Он выясняет отношения. Он человек не дела, а слова.
– Как это понять?
– Он всегда будет разбираться словесно. Будет ругаться, да. Но драться – нет. И давай забудем о нем.
Хорошо, если бы Лёва оказался прав.
Лев Капитонов на школьной дискотеке был моим принцем. Маленьким Принцем? Да, можно и так сказать! Прилетел откуда-то с заполярной планеты! Приручил меня и – отошел в сторону, к своей музе: музыке. Но сегодня он ко мне опять приблизился. Пусть временно. Я и тому рада!
Лёва явился в костюме с галстуком. Кра-асивый! И мы смотрелись чуть ли не свадебной парой. Говорю «МЫ», потому что он почти не отходил от меня. Девчонки из нашего класса чуть не лопались от злости и зависти. Только Аля Королькова улыбалась во все свои брекеты. И концерт удался на славу, Алю похвалила администрация школы, и она была само благодушие. Да она вообще добрая душа. Проходя мимо нас с Лёвой в скромном синем платье с пришитой к подолу елочной серебристой мишурой, она покровительственно похлопала меня по плечу, а Лёве сказала:
– Спасибо, что выступил, Лев. Ты был лучший в моем концерте!
Лёва поклонился и шаркнул ножкой.
Но другие девчонки! Исподлобья смотрели на нас и шипели между собой что-то нелестное для меня. И в первый раз мне стало как-то не по себе.
– Лёв, – начала я, – вот скажи, почему мои одноклассницы такие злющие? Глянь, как они на меня злобно косятся! Почему? Ведь я никому из них не делала ничего плохого.
– Ветка, но ведь и хорошего ты не сделала для них.
– У меня нет с ними точек соприкосновения.
– А ты пробовала найти?
– Неужели это нужно?
– А как же… один коллектив… сколько лет вместе учитесь.
– Мне кажется, они мне просто завидуют.
– И это есть, и это правда. Наверно, они думали, что мы с тобой разошлись, как в море корабли. И вдруг – снова вместе… Смотри, Аня Водонаева нам машет.
– Где, где?
– Вон там, погляди направо.
Я нашла Аню Водонаеву, танцующую с Павлом Винталевым у самой елки, и ответно ей помахала. Аня была, как всегда, приветлива, ласково улыбалась, и я подумала, что если и буду жалеть о ком-то, окончив школу, так это о ней, о радужной девушке с рыжими волосами. В отличие от меня, Аня любит всякие платьица. А тут она пришла в черных джинсах в обтяжку и черной кофте со сборками спереди и прозрачной спиной. Ее пышные рыжие волосы ниже плеч казались сегодня особенно роскошными.
Ушла я в rest room
[3]
ресницы подкрасить-подправить, то да сё, телефон запел.
– Ветка, Лёву увел Кислицин, – доложила Аня.
Ну вот! Так я и знала, что Захар не упустит возможности выяснить с ним отношения. Ждал удобного момента! А Лёва, значит, ошибся. Не такой уж он хороший психолог.
– А не знаешь, где они сейчас?
– Нет, конечно! Наверно, на улице!
В своем открытом платьице я выскочила на крыльцо. Никого.
На улице кружились снежинки, танцуя свой зимний бесшумный вальс. За школой тоже никого не было. И здесь вальс снежинок… Но где парни?
Найду – просто не знаю, что сделаю с этим Захаром! Он сказал, что я сегодня тигрица? Да я загрызу его с потрохами! Зачем он вмешивается в мою жизнь? Он не имеет права! Я не его девушка! А то, что было, быльем поросло! Замело снегом!
На третьем этаже, около нашего класса, парней обнаружила.
В темном, без света, коридоре, маячили три высоких силуэта, хорошо заметные под светом фонарей, проникающим с улицы. Оп! Двое, получается, на одного! Очень честно! Захар, Лёва, а третий, кажется, Тимка Певченко! Точно, это он в белом джемпере. Только, кажется, ребята и не дерутся вовсе?
Я прижалась к стене. Не буду приближаться. Если разговор нормальный – зачем мешать? Пусть Захар живет-поживает, так и быть, пусть остается целым, не погрызенным.
– Понимаешь, Захар, – говорил Лёва. Голос у него был довольно мирный, это меня успокоило. – На свете существуют миллионы женщин. Миллиарды…
– Миллиард баб, прикинь? – засмеялся Тимка. – Я представил, и крыша поехала…
– …Ты встречаешься с сотнями, – Лёва не обращал на Тимку внимания. – Они для тебя – никто. Как растения, как деревья. Ты проходишь мимо них, не замечая, часто даже не глядя… – Лёва говорил медленно, словно рассуждая сам с собой. И парни слушали, вот чудо! Не мутузят Лёву, не угрожают ему, не ругаются. Чем-то их Капитонов пронял. – …Как проходишь по аллее мимо прекрасных цветов. Но среди этих цветов есть единственный твой. Вот его и надо отыскать. Ты читал Маленького Принца?
– Ну, читал… кажется… давно… – это Захар. Тоже мирно и спокойно. Нет, правда, как им удается так мирно беседовать? Прямо-таки встреча дипломатов, а не разборка соперников.
– Там была Роза. Единственная для Маленького Принца Роза.
– Деревья, розы колючие, пни елово-дубовые… А при чем тут девчонки? – наконец-то вспылил Захар.
Не читал ты, Захарыч, Экзюпери. А то бы сразу все понял!
– Так ведь, чудак, девчонки – те же цветы, те же розы! И среди тысяч и сотен роз ты должен найти свою, единственную!
– И что, ты сам-то ищешь? Нашел?
– А как же! И ты ищешь, и все мужчины. Это даже на подсознании происходит.
– Га-а, – грубо засмеялся Певченко, – ты что, мужик уже? Уже попробовал?
– Певченко, я всегда знал, что ты пошлый, – бросил Лёва.
– Да сам ты, – разозлился Тимошка, – баянист!.. Захарыч, ты идешь, нет? Я ухожу! Зачем ты меня позвал, эту фигню слушать?
– Постой, Тимыч, – отозвался Захар, – щаз.
– Я не о частностях говорю, парни, – продолжал Лёва. – Не о Певченко, Капитонове. Я вообще.
– И чё же ты нарыл? – спросил Захар.
– Я еще ничего не нарыл. У нас время еще позволяет. Тьма времени впереди. Но я ищу. И понимаешь, твоя девушка может быть рядом. А может, и за тридевять земель, тоже где-то сейчас вальсы танцует. Где-нибудь в Коста-Рике, у пальмы. Пусть она даже не очень хорошая, может, в ней куча колючек, но она – твоя, и ты чувствуешь, что жить без нее не можешь… Я не очень туманно выражаюсь? Понимаешь?
– Ну чё же тут не понять, я чё, тупой?
– И если я почувствую, что она – моя, я никому ее не уступлю.
– Ты чё, ее любишь? Покровскую, слышь?
– Я этого не говорю. Я даже и не о Виолетте вовсе. Я о жизни. А Покровская… Прости – это мое личное, не лезь в эту музыку, о’кей?
– А если это и мое личное, тогда чё?
– Тогда пусть она нас рассудит.
– Она рассудит, ага! Даст как по кумполу! Слышь, Капитоныч, а может, зря мы… в театре-то разошлись, а? Тогда-то?
