Сидящий рядом повел носом и открыл глаза.
– Ну и вонь. Ты чего не спишь, Иван?
– Храпите, черти, – объяснил Иван, не отводя взгляда от бога.
– Гляди, барин, – пробурчал красноармеец и повернулся на другой бок.
В приоткрывшуюся дверь втиснулся часовой с винтовкой.
– Новик, ты здесь, что ль? – спросил он громко.
– Не ори, народ разбудишь, – отозвался Иван.
– Тебя Лапиньш вызывает, срочно!
Иван не двигался, продолжая курить, и все смотрел на медную фигурку.
– Слышь, что ль, срочно!
– Я ему нужен, вот пусть и подождет… – проворчал Иван и стал подниматься.
Над самым большим из домов повис в безветрии красный флаг. Это был местный храм. Алтарь здесь был большим и бог, тот самый мальчик из меди, тоже большим, в человеческий рост. Вокруг него и расположились отцы-командиры.
– Що це за чоловики? – возмущенно кричал Ведмеденко. – Хочь бы побачити… В мэнэ у эскадрони троих вже повбывало…
– У артиллеристов шестнадцать человек убили, – мрачно сказал начштаба Шведов.
– Да три пушки вместе с лошадьми в пропасть ухнули, – прибавил командир артполка пучеглазый Михей Зюзин.
– Мы поставлены в дурацкое положение, когда совершенно невозможно вести агитационную и пропагандистскую работу, – возбужденно зачастил Брускин. – Мы их ищем, мы оставляем им в каждом селении агитлитературу и продукты, а в ответ – стреляют, стреляют, стреляют!
– А что скажет товарищ Курочкин? – спросил лежащий на спине бледный Лапиньш.
Все посмотрели на усатого, в кожаном шлеме авиатора.
– Ежели мотор заведется, то взлететь я, конечно, взлечу. – Курочкин был очень серьезен. – С горочки столкнуть – и аэроплан на крыло встанет. Увижу я их сверху, могу. Могу и бомбу бросить. Ну а сесть, извините, некуда…
– Красноармеец Новиков по вашему приказанию явился, – доложил Новиков, пристально и серьезно глядя в глаза Лапиньшу.
Тот криво, одной половинкой рта улыбнулся.
– Скажите, красноармеет Новиков, потему вы смеялись токта, на суте?
Иван улыбнулся.
– Смешно стало. Думаю, как это вы меня расстреляете, если мне до ста одного года суждено прожить и своей смертью помереть.
Все удивленно смотрели на Новика.
– Это что еще за предрассудки, Иван Васильевич? – добродушно спросил Брускин.
– А мне бабка-повитуха, когда я двенадцатым, последним из мамки выскочил, сразу про то сказала.
– Вы это помните? – Лапиньш даже приподнял голову.
– То-то и оно, что помню. Да я сперва и сам не верил, а потом, как германцы в меня стреляли, да не застрелили, а потом белые – и тоже никак… Вот мне и смешно стало…
– Скажите спасипо комиссару, – жестко сказал Лапиньш.
Иван кивнул.
– Вот я и говорю, конфуз бы случился…
– Новиков! – оборвал его Лапиньш. – Нато взять языка. Токо, кто стреляет. Возьмете – полутите эскатрон снова. Сможете?
– Ясное дело, смогу, – уверенно ответил Иван.
– Перите сепе кого хотите…
– Да никого мне не надо…
– Потему?
Иван улыбнулся лукаво.
– А я славой не люблю делиться.
Все, кроме Лапиньша, засмеялись. Останавливая их, Иван сказал деловито:
– Значит, как этот гад стрельнет, бейте со всех стволов, чтоб шуму больше было. Только чтоб без артиллерии, понял, Михей?..
Возвращаясь к себе, Иван встретил Наталью. Она шла по натоптанной хрупкой тропке.
– Чего не спится, замком? – весело спросил Иван.
– Не спится, – отозвалась Наталья.
– У комиссара рукавички хороши – уже не ты ль связала? – приближаясь вплотную, спросил Иван.
– Я… – тихо и смущенно ответила Наталья.
– Мне б связала. А то завтра языка пойду брать, отморожу руки – и не обнять тебя потом… – Иван прихватил Наталью за талию и притягивал к себе.
– Тебе вязала… – прошептала Наталья, не поднимая глаз.
– А ему отдала?.. Ну и ладно, не нужны они мне, это я так…
– Ты там поберегись, Иван Васильевич…
– А ты поцелуй, тогда поберегусь, – пообещал Иван, ища своим лицом ее лицо, но Наталья вывернулась и побежала к одному из домишек.
Иван удовлетворенно смотрел ей вслед.
– Эх, Наталья, нам бы только до теплых земель добраться. А то, боюсь, простужу тебя на снегу… – сказал он негромко и очень серьезно.
Иван дышал часто и сипло, как привязанный к телеге старый цыганский пес в конце долгого перехода, и был мокрым, как церковная мышь, выбравшаяся на край купели, в которую свалилась по неосторожности. Он сделал еще три шага вверх и ткнулся обессиленно лицом в снег…
Внизу, в ущелье, вытянулась медленная колонна. Иван лежал за камнем и разглядывал своих в бинокль. Ехали верхом рядом Брускин и Наталья. Он что-то говорил ей быстро, рассказывал, а она рассеянно слушала и посматривала вверх, на горы. Иван вздохнул.
Выстрел прозвучал, как всегда, неожиданно. Новик завертел головой и все же успел увидеть легкий дымок, поднимающийся из‑за камня слева и ниже.
– Что, забыли, черти! – процедил Иван сквозь зубы, и тут же снизу стали часто бить винтовки, а чуть позже зататакали и пулеметы. Новик улыбнулся, подоткнул полы шинели под ремень и, придерживая шашку, побежал туда – вниз и влево.
В свисте летящих над головой пуль Иван вдруг услышал знакомый звук ввинчивающегося в воздух снаряда, упал на камни и прикрыл голову руками. Снаряд разорвался выше, Ивана присыпало каменной крошкой, а когда он приподнял голову, какой-то припоздалый камешек больно тюкнул его в макушку.
– Михей, гад, убью! – в бешенстве пообещал Иван…
Когда стрельба прекратилась, Иван приложил к глазам бинокль и скоро нашел того, кого искал. Он был совсем близко. Стрелок засыпал из рожка порох в длинный ствол старого кремневого ружья и опустил в него большую круглую пулю… Он уже выцелил кого-то внизу, но сделать выстрел не успел. Что было сил Иван перетянул его нагайкой вдоль спины и выкрикнул зло и торжествующе:
– А-а, суч-чонок!
От неожиданности и резкой боли стрелок прогнулся и перевернулся на спину. Это был мальчик со смуглой кожей и монголоидным типом лица.
– Хай ме бхарата пули! – крикнул он неожиданно для своего положения властно.
– Хай ме бхарата пули! – в очередной раз торжественно выпалил таинственный стрелок и даже топнул ногой.
Комэск Ведмеденко почесал могучий загривок и заговорил задумчиво:
