– Я так устала… Почему?.. – наконец-то сорвался с губ самый простой вопрос.
– Ксенечка, детка, просто мы твои косточки срастили, много сил ушло. И крови ты потеряла много. Снова. А организм еще с прошлого раза не окреп. Вот и тяжко тебе сейчас вдвойне…
Я вслушивалась в голос женщины, пытаясь понять смысл сказанного, но выходило плохо. Единственное, что меня встревожило и колокольным набатом зазвенело в голове: детка… женщина… Дальше понеслось: закон сильного, ошейник подчинения… Гелла, которая с вызовом и плотоядно рассматривала мужчин, эмоционально вычеркнув меня из состава конкуренток. Еще бы, слишком слабая и мелкая кошка не соперник. Я помнила ее чувства, прочла. Стоило мерзавке получить добро старейшины на бой, тут же перевела рысь в мертвецы.
– Он мой, – занервничала я. – Егор только мой… я выиграла… я сильная… достойная… мой.
– Тише, тише, любимая, – снова услышала я родной голос, наполненный нежностью и заботой. – Конечно я твой Егор, только твой, успокойся.
– У меня сейчас хвост отвалится! Хмурый, да ты нежничать умеешь. Не знал за тобой таких достоинств…
– Сава, достал уже, я сейчас тебя вместе с гипсом выкину в окно мозги проветрить! – глухо рыкнул у меня над ухом любимый.
Именно благодаря привычному звуку, в конце концов удалось вырваться из тумана и открыть глаза. Обозрела лежащего рядышком Егора с обнаженным торсом, со злостью уставившегося в сторону. Но стоило мне пошевелиться, он перевел взгляд на меня. И в выражении его лица, и в мгновенно потеплевших глазах появилась нежность и обеспокоенность:
– Лапушка моя, ты как?
Я выпятила нижнюю губу, шмыгнув носом от радости и облегчения. Старалась не заплакать, но слезы все равно побежали по щекам.
– Плохо, – всхлипнула я, – болит все тело, словно на меня шкаф упал.
– Так Гелла на тебе повалялась, кошка та драная… – весело напомнил Сава. – Половину ребер тебе переломала. Кожа на боках лохмотьями висела, вся в кровище, а челюсти у твоей рыси, как у крокодила, оказывается, – в голосе тигруши-балабола слышалось восхищение. – Вцепилась ей в глотку и не отпускала, сколько мы не отдирали. Пришлось…
– Да заткнись же ты, придурок, – заорал Егор. – Убирайся!
У него голос прорезался! Да еще какой… зычный. Неужели я слишком потрясенно и жалко выглядела, слушая новые подробности битвы двух кошек.
– Ой, прости, Ксень, не подумал я о нежной женской душе, – виновато буркнул Сава, подтвердив мое предположение. Тем не менее с места он, вроде, не двинулся.
– А ты, Савелий, вообще, редко думаешь, когда рот открываешь, – присоединилась к Хмурому Капитолина Федоровна.
– Не ругайте его, он добрый, хотел за меня рудники отдать, – заступилась я. – Ему тоже от барсов досталось.
Обвела пространство взглядом: спальня Егора. Мы с ним под толстым пуховым одеялом на черном шелковом белье лежим. Насколько позволяло собственное калечное состояние, с помощью Егора я поудобнее устроилась, оторвав голову от подушки. Выпростала руку и, приподняв одеяло, скосила вниз глаза: обнажена полностью, вернее, замотана бинтами, на моем ягуаре темные шелковые штаны, а на груди и боках тоже белоснежные повязки.
– О-о-о… все святые светлые, – выдохнула я с болью, вспомнив, как он грудью рвался на копья, чтобы пробиться ко мне…
– Не переживай, любимая. Не надо. Все хорошо. А это – ерунда, заживет быстро, – мягко, взволнованно начал успокаивать меня Егор, осторожно гладя по волосам.
Воспользовавшись улучшившимся обзором, я посмотрела в дальнюю часть комнаты. В кресле сидела Капитолина, скрестив красивые длинные ноги. А рыжий баламут полулежал на диване, положив огромные ноги на столик перед собой. Тоже в низко сидящих пижамных штанах. Широченная грудь перемотана бинтами. Левая рука в гипсе и шея в корсете. Повернуть голову он по понятной причине не мог и косил на меня виноватым взглядом. И выглядел так комично, что я не выдержала и захихикала. Правда, охнув, прекратила: ребра отдавали глухой болью.
– Ну вот, а ты рычишь на меня. А я, видишь, настроение своим видом твоей ненаглядной поднимаю…
В этот момент я осознала, что слово «любимая» уже не раз после пробуждения слышала из уст Егора. Снова слегка подняв голову, затаив дыхание, посмотрела на него и утонула в глазах цвета темного расплавленного янтаря. Спрашивать было бессмысленно, ведь сейчас он не контролировал чувства, не давил их в себе безбожно, не прятал от меня. И все же, с надеждой услышать еще разок, задала вопрос:
– Я любимая? Твоя?
Радужка родных глаз вспыхнула золотыми искрами. Резкие черты смягчились, а чувственные губы дрогнули в мягкой, ласкающей улыбке:
– Моя. Любимая.
Снова выпятив нижнюю губу, пытаясь не заплакать, я переспросила:
– Правда-правда?
Он тихонько рассмеялся, от чего в уголках глаз проявились морщинки. Наклонился совсем низко к моему лицу, коснулся губами скул, лба, моих губ. Зарылся пальцами в волосы у моих висков и выдохнул:
– Правда, правда, любимая.
Потянулась рукой к шее проверить брачную метку, но, увы, знака принадлежности на коже не было.
Ягуар грустно улыбнулся:
– Сейчас нельзя, Ксенечка. Чтобы обойтись без травм и боли, метку ставят во время соития, запечатлевая свой аромат в ней.
– Ясно, – уныло кивнула я.
– Не расстраивайся, Ксень, Егорка теперь твой со всеми потрохами. Пометит всю как есть. Замучаешься отбиваться…
– Капа, я тебе тройную премию выпишу, если ты это трепло отсюда уведешь, – взмолился Хмурый, поразив не только меня до глубины души, но и целителя.
– А где Глеб? – неожиданно всполошилась и испугалась я.
– С Варюшкой, – хохотнул Сава, подмигнув мне, и весьма неловко, враскоряку встал, аж сердце екнуло от жалости. – Наша повариха уже полкухни к нему в комнату отнесла. Боится: оголодал бедняжечка-волк… за сутки-то. Они там с Пелагеей над Глебушкой своим на пару трясутся. Он же – о все серые боги! – капелюшку крови потерял… небось. А мне вот пожрать хоть бы краюшку хлеба кто предложил…
К двери «голодного» тигра вела магичка, посмеиваясь:
– А то тебе ничего поесть не принесли, не придумывай!
– Так ты-то здесь была…
Я чувствовала, что она испытывает удовольствие, поддерживая Саву. Обеспокоена его самочувствием и главное – влюблена. Как можно было влюбиться в этого балабола? Но пути любви неисповедимы. Егор тоже удивлялся, что я в нем нашла.
Едва дверь за парочкой закрылись, я положила ладошку ему на грудь и умиротворенно выдохнула, расслабляясь.
– Скажи… – тихо, боясь услышать неминуемое, спросила Егора, – там, после нас, остались живые?
– Если ты о Гелле, то ты ее не убила, придушила… слегка, – ровным голосом ответил Егор. – Успокойся, радость моя, твоя светлая душа не испачкалась чужой кровью.
