— Убивает своих сыновей.
— Какой ужас! — схватилась за сердце Лариса.
— От любви до ненависти один шаг. Медея влюбилась в Ясона, сбежала с ним от отца, родила детей, но Ясон изменил ей. Обиженная женщина сожгла его возлюбленную и перед тем, как уехать, убила его сыновей.
— Любовницу — еще ладно. Но собственных детей!
— Современники Еврипида поговаривали, что на самом деле детей убили жители Коринфа. Но подарок драматургу в виде 5000 талантов помог обелить благородное имя города.
— Лучше бы я этого не видела.
Оставшийся путь Лариса провела в душевных муках: как влюбленная женщина превращается в чудовище?
Стояли последние дни октября, курортный сезон закончился, и международной съемочной группе предоставили всю территорию пансионата. Правда в главном пятиэтажном корпусе начали косметический ремонт, там пахло краской, и аккуратные рабочие меняли проводку. Киношникам использовали лишь первый этаж здания, где разместили оборудование, столовую и гримерки. Артисты и персонал жили в уютных коттеджах, разбросанных по довольно мрачной заросшей территории с темными дорожками. Но стоило пройти вниз навстречу свежему дыханию моря, деревья расступались, и открывался прекрасный вид на бескрайнюю изумрудную гладь, подернутую искрящимися переливами неспешных волн.
Пансионат «Буковая роща» находился на высоком берегу под тенью величественных кавказских буков. К галечному пляжу вел крутой спуск, левая оконечность пляжа ограничивалась скалой, от которой в море тянулся высокий причал. Именно наличие причала обусловило выбор пансионата, потому что иностранная группа приплыла в Абхазию на специально зафрахтованном корабле. На судне привезли оборудование и декорации.
Из беседки наверху было приятно наблюдать, как зеленые волны плещутся о синий борт остроносого судна и превращаются в исчезающую на глазах белую пену. Но любоваться умиротворяющей идиллией Ларисе Трушиной было некогда — уже на следующий день после приезда предстояли съемки.
Лариса облачилась в светлую греческую тунику, отороченную сверху и снизу широкой золотистой лентой, прикрепила на плечо крупную брошь с бутафорскими драгоценностями и затянула на талии тканный поясок под цвет отделки. Костюм дополнили сандалии, украшенные золотыми бляшками и длинными тоже золотыми завязками до середины икр. Так, по мнению костюмеров, выглядела древнегреческая принцесса. Лариса прошлась по комнате. Сандалии совсем не гнулись, ступня так и норовила соскользнуть, но ни о каких капроновых подследниках не могло быть и речи.
«Приспособлюсь», — настраивала себя на позитивный лад Лариса и нервно встряхнула рыжие кудри. Прическу и макияж ей сделают гримеры.
«А вот и они, — решила Лариса, услышав шаги за дверью. — За мной пришли, я опаздываю».
Дверь открылась без стука. Лариса обернулась. В комнату вошел человек в маске шута, полностью закрывающей лицо. Его фигуру скрывала черная накидка до пят, из-за которой невозможно было разобрать — мужчина перед ней или женщина.
«Какой-то розыгрыш», — подумала Лариса и приветливо улыбнулась.
Вчера в столовой прошла шумная вечеринка по поводу сбора группы. Испанцы и итальянцы пили вино, громко смеялись и отпускали смелые шутки о тех откровенных костюмах, которые всем придется носить во время съемок. Некоторые иностранцы делали Ларисе комплименты и целовали ручку, что было непривычно.
— Ола! — Лариса поприветствовала шута по-испански. Вчера она успела выучить несколько простых слов.
Шут никак не отреагировал и сделал шаг вперед. Пластиковая улыбка алых губ и пестрая аппликация вокруг разрезов для глаз приблизились к Ларисе. Может перед ней итальянец, подумала девушка и стала вспоминать, как по-итальянски «привет», но здравые мысли вытеснила неясная тревога: «Почему он молчит?»
Шут подошел вплотную.
— Кто вы? — пролепетала Лариса, пытаясь сохранить кислую улыбку.
В ту же секунду из-под накидки гостя вырвалась рука с длинным ножом, шут рывком обхватил Ларису сзади и приставил острое лезвие к горлу девушки. Ларису объял ужас, она оцепенела и не могла дышать. А шут молчал, холодная сталь ощупывала тонкое горло, нажимая на вздувшуюся артерию. Так продолжалось с минуту, которая показалась Ларисе вечностью. Затем шут швырнул девушку на кровать и исчез.
Лариса схватилась за горло, капелька крови испачкала палец. Порез был символическим, явно сделанным ради устрашения.
«Кто это был? Почему? За что?!» — путались в голове пугающие вопросы.
Едва отдышавшись, девушка выскочила из домика. На пороге ее перехватила сухая, как жердь, старая гримерша-испанка. Она недовольно заворчала на Ларису, указывая на часики, и потянула девушку к главному корпусу. Лариса пыталась объяснить, что на нее напали, показывала на оцарапанную шею, но испанка не переставала громко ворчать, то и дело произнося имя режиссера Хуана Гонсалеса. Без перевода было понятно, что гримерша недовольна опозданием актрисы, а уж как будет негодовать режиссер, Лариса скоро узнает.
В гримерной испанка бесцеремонно ощупала Ларисе грудь и потребовала снять бюстгальтер.
— Эллада нот модерн! — возмущалась она, показывая на рисунки художника по костюмам, где девушки изображались в легких полупрозрачных одеждах.
Пояс с талии перекочевал под грудь, поддерживая бюст, и Лариса поняла, почему в древности женщины предпочитали именно такой стиль одежды. Еще пятнадцать минут ушло на прическу. Длинные волосы были заплетены в косы, уложены в красивый низкий пучок на затылке и украшены позолоченной диадемой.
За Ларисой забежала испанская переводчица Мария, стройная стремительная молодая женщина чуть старше ее с черными волосами ниже плеч и грустными темными глазами:
— Быстро-быстро, все ждут. Солнце уходит.
Вот кому можно рассказать про страшного шута с ножом, решила Лариса. Но переводчица или не поняла ее или не захотела слушать. Мария тараторила, что режиссер назначил съемку на закате, потому что алое солнце — это символический предвестник будущей крови. Сцена должна быть снята сегодня, потому что завтра обещают облачность, а потом могут начаться дожди.
На съемочной площадке все с осуждением встретили появление Ларисы. Мексиканский режиссер Хуан Гонсалес, восседавший в раскладном кресле с собственной фамилией на спинке, гневно постучал по циферблату часов, что-то крикнул и стал давать последние указания. Он был одет в льняной костюм, наверняка модный и дорогой, но выглядевший так, словно Гонсалес в нем спал. Из-под надвинутой ковбойской шляпы на его лице можно было увидеть только темные очки, широкие усы и недовольный рот. Когда-то Хуан Гонсалес снял в Мексике нашумевший боевик. Его пригласили в Голливуд, но новый фильм с треском провалился. С тех пор о Гонсалесе мало что слышали, и европейские актеры познакомились с режиссером непосредственно на корабле.
