Медвежонок попытался свернуться калачиком на подушке, но подушка оказалась ещё бугристее, чем сама кровать. Птица, которая одолжила для неё свои перья, явно была особой колкой и несговорчивой, и острые кончики торчали сквозь наволочку, как шипы из розового куста.
Мнение Паддингтона о фамильных замках испортилось окончательно, и он хотел уже попытать счастья в другом месте, как вдруг совсем рядом послышались голоса и дверь в комнату отворилась.
Паддингтон крепко-накрепко зажмурил глаза и прижался к подушке, едва решаясь дышать. Это оказалось вполне своевременно, потому что в следующую секунду занавеску кровати резко отдёрнули, и голоса смолкли на полуфразе.
– Ого! – вымолвил наконец один голос. – Это, что ли, она самая и есть?
– Ну, так в путеводителе сказано, – отозвался другой голос, женский. – Королева Елизавета ночевала здесь по пути в Йорк.
– Кто бы мог подумать! – изумился первый голос. – Ну, по крайней мере, теперь мне понятно, почему никто так и не взял её замуж!
[5]
– Говоривший фыркнул. – Эк от неё мармеладом разит! Ну да и немудрено, умывались-то они в те времена знаешь как редко!
– И ведь глянь, пальто носили совсем как мы, – удивился женский голос. – А я и не знала. Верно говорят: век живи – век учись.
Если бы можно было заглянуть за закрытые веки, говорившие познакомились бы с самым суровым Паддингтоновым взглядом. Но туда не заглянешь – и они, даже не подозревая, какого страшного испытания избежали, задёрнули занавески и продолжили как ни в чём не бывало осматривать спальню.
Оставленный в покое, Паддингтон только-только собрался перевести дух, как вдруг до ушей его донеслась фраза, мигом заставившая забыть все обиды и оскорбления.
– Жалко, не удастся этот самый «исбот» попробовать, – посетовал первый голос. – Вкусная, судя по всему, должна быть штука.
– Угу, – сочувственно согласился женский голос. – Я‑то уж тоже думала – полакомимся. Официант сказал, у них шеф-повар заболел, вот и пришлось…
Паддингтон навострил уши, пытаясь расслышать продолжение, но тут посетители подошли к двери, она хлопнула, и всё стихло.
Некоторое время медвежонок лежал неподвижно, донельзя расстроенный. Мистер Крубер так редко позволял себе какие-либо удовольствия, а если позволял, никогда не забывал пригласить и своих друзей. Сегодня ему очень хотелось отведать соус «исбот», и теперь он, наверное, ужасно расстроится. А Паддингтон, как известно, прекрасно разбирался, что справедливо, а что нет. Когда он наконец вылез из кровати, выражение на его мордочке было не менее решительным, чем у королевы Елизаветы, когда она отправляла сэра Фрэнсиса Дрейка громить испанский флот
[6]
. Это выражение приберегалось для самых суровых жизненных испытаний и не сулило ничего хорошего тому, кто посмел бы встать у медвежонка на пути.
Сняв один за другим свои резиновые ботики, медвежонок взял их в лапу, на цыпочках прокрался к двери, открыл её, выглянул наружу, чтобы убедиться, что путь свободен, а потом во весь дух помчался по коридору по направлению к кухне.
* * *
Мистер Крубер взял нож и вилку и, задумчиво оглядев накрытый стол, приготовился воздать должное ужину.
Одно его настораживало – странное поведение медвежонка. Дело было даже не в том, что Паддингтон вернулся в зал всего за несколько секунд до окончания концерта, причём с очень виноватым выражением на физиономии – первое вполне объясняло второе. И даже не в том, что Паддингтоново синее пальтишко было сплошь заляпано чем-то белым, очень похожим на муку. Нет, просто что-то в нём явно изменилось, но мистер Крубер никак не мог сообразить что.
Когда дело дошло до заказа, медвежонок тоже повёл себя очень странно. Мистер Крубер был абсолютно уверен, что Паддингтон выберет то же, что и все остальные, однако он настойчиво потребовал мясного пирога и не слушал никаких уговоров.
– Что же вы не едите, мистер Браун? – спросил мистер Крубер. – Смотрите, остынет!
– Я просто хотел подождать, когда вы своё попробуете, – вежливо отозвался Паддингтон.
Мистер Крубер замялся. После стольких похвал соусу «исбот» ему было как-то неловко его хаять, но запах от него исходил, мягко говоря, странный. Какой-то почти резиновый. А кроме того, хотя нож и казался достаточно острым, он завяз в чём-то твёрдом, едва мистер Крубер опустил его в тарелку.
Джонатан и Джуди переглянулись. Им одновременно пришла в голову одна и та же мысль, но высказать её вслух они не успели, потому что тут за соседним столиком поднялся страшный шум, и какой-то дяденька вскочил на ноги, швырнув вилку и нож на пол.
– Безобразие! – завопил он. – Подать сюда лорда Лакома! Это не мясо, это старая подмётка!
– Старая? – возмущённо воскликнул Паддингтон, тоже вскакивая на ноги. – Ничего подобного! Это мои новые ботики, для самых торжественных случаев! И я только вчера их почистил!
Джонатан глянул на Паддингтоновы задние лапы, и рот у него открылся сам собой.
– Полундра! – воскликнул он, глядя, как какой-то высокий, важного вида дяденька пробирается к ним через зал. – Опять мы влипли!..
Мистеру Круберу, Джонатану и Джуди потребовалось немало времени, чтобы объяснить лорду Лакому и прочим любителям изысканных блюд, как и почему Паддингтоновы ботики попали к ним в тарелку; но ещё больше времени у них ушло на то, чтобы растолковать самому Паддингтону, что они и вовсе не должны были туда попадать. Он ужасно расстроился, когда понял, что соус готовится вовсе не «из бот», просто у него такое экзотическое название. Не могли назвать как-нибудь по-человечески!
В конце концов спас их не кто иной, как сам лорд Лаком. Он громко объявил, что не только угощает сегодня всех присутствующих за свой счёт, но ещё и просит их пожаловать на специальный праздничный ужин, который состоится в ближайшее время.
– И уж тогда я лично прослежу за изготовлением соуса «исбот», – пообещал он под гром аплодисментов. – А кроме того, вы сможете отведать трюфельный торт моего собственного изобретения!
