Еще месяц назад в Комитете было не пять, а гораздо больше членов, однако остальные пропали из Закрытой зоны и назад не вернулись. Причины их исчезновения объяснились лишь с пропажей последнего сгинувшего маршала. На протяжении целого часа он вел драматичный репортаж о том, как в дверь к нему ломится толпа остервенелых фиаскеров, после чего связь с ним оборвалась на полуслове. Поредевшему и подавленному Комитету оставалось лишь гадать о дальнейшей судьбе своего члена. Судьба, та не представляла загадки и могла с одинаковой вероятностью настигнуть каждого комитетчика, проводившего у своего терминала дни и ночи напролет.
В Жестоком Новом Мире маршалы превратились в вымирающий вид. Комитет уже знал, что вымирание маршалов было повсеместным и, как ни прискорбно это звучало, неизбежным.
Пятеро маршалов да еще виртоличность Уильям – не очень сообразительный для равноправного членства в Комитете, но прекрасно сведущий в законах Закрытой зоны, а потому единогласно зачисленный на должность распорядителя – в данный момент это были все обитатели современного виртомира… Или даже не мира, а так – мирка. Маленького кораллового рифа в сравнении с прежним континентом, ушедшим на дно подобно мифической Атлантиде. Кто-то из комитетчиков волею обстоятельств уже остался на терминале в одиночестве, кого-то еще охраняли чудом выжившие собратья-маршалы. Кто-то пребывал на грани отчаяния, в ком-то еще теплился оптимизм. Появляющиеся в окне войс-командера отредактированные строки не раскрывали душевное состояние их автора, но общее представление о его современном взгляде на жизнь складывалось.
Кауфман, вошедший в Закрытую зону под именем Хатори Санада, так и продолжал выдавать себя за него. Развалившийся в кресле арбитр неотлучно находился рядом со своим протеже, внимательно наблюдал за его действиями, но в беседу не влезал, безоговорочно доверив обсуждение технических аспектов дела Науму Исааковичу. Мы с Каролиной и остальные реалеры разместились кто где; кому не хватило кресел, те приволокли их из соседнего помещения. Ахиллес отправил разведывательную группу на обследование Пирамиды, а сам предпочел остаться с нами.
Привратник Уильям тоже находился здесь, выбрав себе один из второстепенных мониторов. Хитрец делал вид, что дремлет у своего камина, хотя, когда к нему обращались за советом, реагировал без промедления, а иногда и самостоятельно вносил какой-нибудь своевременный комментарий. Уильям был единственным членом Комитета, кто разговаривал с нами нормальным человеческим голосом, хотя отдавать его в пользу того или иного решения привратнику возбранялось. Но виртоличность не жаловалась на дискриминацию, поскольку была напрочь лишена такого качества, как обидчивость. Как, впрочем, и лишена подавляющего большинства других человеческих чувств.
Комитет заседал второй месяц кряду, но результатов его деятельности не наблюдалось. Все стандартные сценарии борьбы с кризисом были опробованы и отвергнуты, поскольку еще в первый день стало ясно, что они неэффективны. Оставалось уповать на нестандартные методы, представлявшие собой все мыслимые и немыслимые эксперименты с привычными командами, попытки расшифровать код системной ошибки при помощи отнюдь не выдающихся способностей привратника Уильяма, и еще пару-тройку совсем экзотических способов, которым ментор-система «Прима» никогда не обучала контролеров, так как сроду не додумалась бы до такого абсурда. В списке предпринятых экстренных мер не фигурировали только молебны и пляски с бубнами. Да и то наверняка лишь по причине отсутствия у маршалов молитвенника и шаманского музыкального инструмента, звуки коего, по слухам, изгоняли злых духов.
Все попытки реанимации «Серебряных Врат» разбились о Синий Экран Смерти, словно снежки о стену. Положение усугубляло и то, что сам Макросовет упорно хранил молчание. Из-за этого Комитет все больше склонялся к мысли о некой масштабной катастрофе, постигшей столицу цивилизованного мира. На Женеву рухнул метеорит или сдетонировала припрятанная где-нибудь со времен эры Сепаратизма ядерная боеголовка – такие теории были предложены Науму Исааковичу в качестве основополагающих.
Кауфман, отнюдь не смущенный тем, что комитетчики обращались к нему по имени Хатори, разнес эти теории вдребезги одним лишь фактом, что Комитет до сих пор вполне успешно общается между собой в Закрытой зоне, чего никогда бы не случилось, если бы в Женеве был уничтожен главный сервер Единого Информационного Пространства или как там в действительности называется технический центр, в базе которого хранятся системные файлы «Серебряных Врат» и к чему раньше посредством локальных трансляторов подключались наши ключи-инфоресиверы.
Осведомленность арбитра в подобных деталях изумила технически подкованных комитетчиков, а тот, в свою очередь, удивленно уставился на дядю Наума, листавшего дневники прапрадедушки в поисках новых контраргументов. Маршал из Тель-Авива – судя по всему, самый опытный член Комитета – признался, что в наши дни о технических тонкостях работы «Серебряных Врат» не ведают девяносто процентов контролеров, искренне считающих, будто виртомир существует сам по себе, наподобие естественного радиационного фона планеты. Безусловно, арбитр прав: в Женеве действительно есть технический центр, только именуется он не главным сервером – откуда вообще взялся такой безликий термин? – а Хранилищем Всемирного Наследия. Неизвестно, как другим контролерам, а тем, кто обучался в ментор-системе «Прима», об этом рассказывали.
Хранилище Всемирного Наследия было сконструировано по принципу гигантского инфоресивера: в его накопителях, на не подверженных износу самоклонирущихся бионосителях, хранилась вся база данных «Серебряных Врат». Мириады процессоров неустанно обрабатывали информацию и перенаправляли ее на мультиканальный передатчик, столь мощный, что его сигналы четко и практически без задержек принимались даже на базах Плутона и Харона. Напичканное биотехнологиями Хранилище больше походило на постоянно самоомолаживающийся организм, который питался энергией либериаловых генераторов и был надежно защищен сверхпрочными стенами. Комитетчики согласились с господином Санада: действительно, он рассудил здраво – этот организм был пока жив, так что следовало вести речь о его болезни, а не о смерти. Тяжелой, неизвестной науке болезни, от которой требовалось оперативно разработать лекарство.
Наум Исаакович высказал опасение, что о лекарствах, по всей видимости, говорить поздно – болезнь сильно запущена, поэтому «Серебряным Вратам» требуется уже не терапевтическое лечение, а хирургическое вмешательство. А вместо того, чтобы разъяснить маршалам суть своего диагноза, поинтересовался, кто такой этот самый Законотворец, политике которого внезапно начал противоречить инсталлятор «Рубикон».
Прежде чем ответить, Комитет выдержал длинную паузу, очень похожую на заговорщическое перешептывание, которое и впрямь имело бы место, будь у комитетчиков отдельный канал для переговоров. Однако за неимением такового они явно не совещались, а выжидали, кто же из них ответит на вопрос первым. Почему-то в Антикризисном Комитете долго не находилось желающих утолить любопытство западносибирского всезнайки.
– Вообще-то, это закрытая информация, – наконец отозвался маршал из Владивостока. – Но раз уж вы, господин Санада, являетесь доверенным лицом Макросовета и обладаете паролем для входа в Закрытую зону, значит, в связи со сложившимися обстоятельствами вам можно приоткрыть кое-какие государственные тайны. Как считаете, уважаемые коллеги?
