– Где Эдик, ты, бессердечный умник?! – вопрошает у Ефремова Ольга, бешено вращая глазами. – И не вздумай сказать, что он мертв! Сам знаешь, чем тебе это грозит!
– Понятия не имею, что с Эдиком!.. То есть я пытаюсь это определить, но пока не могу. Не могу, хоть и впрямь убейте!.. – Сейчас для академика угрозы Кленовской – пустой звук, хотя она уж точно не бросит слова на ветер. – Но зато я слышу, что происходит внутри «вортексной» аномалии! И если вы не будете меня отвлекать, я попробую сделать так, чтобы вам тоже удалось проследить за этим потрясающим обменом информацией. А теперь, ради бога, помолчите! Мне нужно сконцентрироваться. Расшифровывать подобные вещи на лету очень трудно.
Ольга открывает было рот, намереваясь сказать еще что-то, но внезапно передумывает и обессиленно роняет голову на железный настил. «Да делайте вы, сволочи, все, что хотите!» – видимо, так следует понимать этот ее жест отчаянья. Миша продолжает стонать, но дело у него спорится, хотя кровь из простреленной ноги пропитывает повязку быстрее, чем Туков успевает наматывать ее на колено. А Ефремов прижимает наушники пальцами, сосредоточенно наморщивает лоб и приступает к дешифровке, делая это вслух, как и обещал. Правда, понять, о чем он твердит, удается с большим трудом, хоть и говорит академик достаточно громко. Но переводит «глас недр», судя по всему, чересчур вольно. Впрочем, и на том спасибо. Томиться в тишине было бы для нас куда большей пыткой.
– Два потока данных. Быстро чередуются, отчего похожи на диалог. Для краткости и понимания буду называть их, уж извините, Эдиком и Антеем.
Антей: Пришла пора. Камень и реформатор готовы. Жду Финальное Слово.
Эдик: Исследование не закончено. Для Слова еще слишком рано. Надо отсрочить Крик Камня.
Антей: Отсрочить нельзя. Поздний должен поступать как Ранний. Ранний никогда не нарушал порядок.
Эдик: Порядок установил Ранний. Раннего больше нет. Поздний готов изменить правила.
Антей: Исключено. Ты не заставишь меня действовать вопреки правилам. Ты – не Ранний.
Эдик: Это мое первое реформирование. Мне нужно больше времени. Я должен понять, почему оно необходимо.
Антей: Не обязательно понимать. Главное, запомнить правило. Идеальный дом – дом без гостей.
Эдик: Так учил Ранний. Теперь он – часть Глубины. Я – вместо него.
Антей: Ты – лишь его преемник. Я охраняю тебя. Правила не меняются.
Эдик: Дом никогда не идеален. Гости появятся снова. Камень закричит снова.
Антей: Так будет всегда. В пространстве много гостей. Они неистребимы.
Эдик: Ранний не хотел знать почему. Я готов узнать. Я изучу гостей лучше.
Антей: Ты допускаешь ошибку. Ранний предвидел это. Изучение гостей допустимо лишь во время роста Камня.
Эдик: Ранний ошибся. Времени недостаточно. Гости слишком сложны для нас.
Антей: Это неважно. Крик Камня прозвучит. Гости исчезнут.
Эдик: Не теперь. Они мне интересны. Я собираюсь продолжить исследования.
Антей: Ты скажешь Финальное Слово. Камень прокричит. Исследовать станет некого.
Эдик: Не согласен. Я говорю Финальное Слово. Это – «нет».
Антей: «Нет» – недопустимый ответ. Ранний всегда говорил «да». Я выполняю только такие приказы.
Эдик: Ты допускаешь ошибку. Ответ может быть другим. Ранний дал мне право изменить порядок.
Антей: Не согласен. Ранний никогда не останавливал реформирование. Ты нарушаешь правило.
Эдик: Нет. Ранний позволил мне выбирать Финальное Слово. Иначе ты не ждал бы моего приказа.
Антей: Частично согласен. Анализирую. Сопоставляю аргументы.
Эдик: Ранний тоже выбирал. Он всегда отдавал предпочтение простому варианту. Я решил попробовать сложный.
Антей: Справедливое уточнение. Признаю свою ошибку. Готов подчиниться твоему Слову.
Эдик: Пусть Камень молчит. Возвращайся на исходную глубину. Жди дальнейших распоряжений.
Антей: Предупреждение. Остановок прежде не случалось. Возможны негативные последствия.
Эдик: Готов к ним. Камень и реформатор останутся здесь. Я прикажу возобновить реформирование, когда гости…
Ефремов не договаривает. Огненный смерч вдруг вспыхивает с такой яркостью, что нам приходится зажмурить глаза, дабы не ослепнуть. Дышать становится сущей пыткой. Вся атмосфера как будто пронизана мелкими незримыми крючками, которые застревают в горле и не дают воздуху проникнуть в легкие. И тем не менее он каким-то образом туда проникает, отчего мы не задыхаемся. Мерзопакостное ощущение. Но хуже всего то, что с каждым мучительным вздохом силы покидают меня все больше и больше. В конце концов, сознание мое отключается, и я мешком валюсь на мост рядом с Ольгой, которая, похоже, отключилась мгновением раньше. Последняя мысль, что бьется в моей гудящей на все лады голове, являет собой несказанное облегчение.
«Что ж, – успеваю подумать я, – если это и есть пресловутый Конец Света, то он не так уж плох. Чем не счастье – получить наркоз перед сошествием в геенну огненную. А тем более после тех грехов, что я натворил здесь на пару с Ефремовым»…
Звездная россыпь на небе богатая и яркая. Прямо как безлунной сентябрьской ночью, хотя на дворе вроде бы стоит январь. Интересно, сколько всего звезд охвачено моим взором? Явно не меньше сотни тысяч. В детстве я почему-то верил, что если пялиться на них неотрывно и долго, а потом опустить глаза к земле, то можно вдруг обнаружить, что находишься не на ней, а далеко-далеко, в открытом космосе. Но сколько я ни пытался проверить эту фантастическую теорию на практике, неизменно оказывался на том же месте, где до этого стоял. Однако не отчаивался и считал, что просто глазел в небо недостаточно долго и усердно. За что оно и отказалось исполнить мое заветное желание и отправить меня к иным галактикам, навстречу невероятным приключениям.
Звезды, которые наблюдаю я сейчас, меня уже не манят. И тем не менее я рад их видеть, ибо живо смекаю: в аду, куда мне по всем приметам следовало бы провалиться, такой красоты точно не сыскать. И, значит, я не в преисподней, а все еще на Земле, под грузом своих грехов и – я приподнимаю голову и осматриваюсь, – да, и в компании выживших «фантомов». Всех, кроме Эдика. Его по-прежнему среди нас нет. И жив ли он, большой вопрос…
Ефремов, Туков и Кленовская лежат вповалку вокруг меня, до сих пор пребывая без сознания. Я очнулся раньше них лишь благодаря Скептику, который, будучи не подверженным подобным потрясениям, всегда помогал брату из них выкарабкаться. Вот и теперь помог, хотя удалось ему это отнюдь не сразу. Забытье мое было глубоким, и это чувствуется. Ощущения вкупе с усталостью и болью в отбитых ногах такие, как будто я накануне изрядно надрызгался, да еще огреб тумаков.
Вспомнив про Эдика, я намереваюсь вскочить и двинуть на его поиски, но не тут-то было. Голова идет кругом, а руки-ноги словно ватные. Даже просто окликнуть мальчика, и то проблема. В горле сухо и до сих пор горячо, как в печной трубе. Поэтому первым делом я, кряхтя, принимаю сидячее положение и тянусь к фляжке, в которой – о, чудо! – еще плещется вода.
