Спустя пять минут я лежу, укрывшись пыльной дерюгой, на том самом месте, где сегодня спозаранку нес вахту сержант Бибенко. Он сам, а также третий наш товарищ – Максуд Хакимов, – расположились за купольной балюстрадой и следят соответственно за правым и левым флангом. Театральный вестибюль являет собой примыкающую к колизею большого зала прямоугольную пристройку с портиком, поэтому я нахожусь на переднем крае нашего маленького дозорного фронта. И держу под наблюдением выходящие на площадь Ленина одноименную с ней улицу, Вокзальную магистраль и вход в Первомайский сквер. Ну и саму площадь, разумеется, раскинувшуюся передо мной во всей своей нынешней специфической красе – пустынной и унылой. Лишь знаменитый памятник вождю мирового пролетариата продолжает непоколебимо стоять на постаменте с гордо поднятой головой. Переживший за без малого два века не один политический катаклизм, бронзовый Ильич явно убежден, что выстоит и в схватке с Душой Антея. Авторитетный старец, слов нет. Жаль только, у него не получается заразить своим могучим оптимизмом меня.
Появление идущих сюда от Бивня молчунов ожидается с моего направления. У Сани и Максуда задача попроще, но не менее ответственная, ведь, помимо багорщиков, к нам может нагрянуть с флангов «бешеное железо». Тем не менее до сих пор ни один механический противник на площади не объявился. Хотя с крыши хорошо видно, как по улицам соседних районов то и дело проносятся «лихачи» вроде тех, что гонялись позавчера за мной и Ольгой. Очевидно, патрули с окраины «Кальдеры» усилили активность из-за того, что лишились поддержки живой силы. Доведись нам спасаться бегством, и мы окажемся зажатыми между двух жерновов, после чего останется лишь гадать, как быстро они перемелют нас в порошок.
Багорщики показываются на площади за полчаса до полудня, но замечаю я их значительно раньше. Сначала в виде нечетких силуэтов, которые мелькают в окнах высоток, торчащих на границе Железнодорожного и Центрального районов. Судя по тому, что молчуны не ленятся взбираться на самые верхние этажи, нам предстоит иметь дело со старательными искателями. И, что бы там ни говорил Кунжутов, они явно стали сообразительнее. Что мы вообще знаем о темпах их эволюции? Вполне возможно, что даже во втором поколении носителей Mantus sapiens могут народиться свои Пинкертоны и Жегловы.
Спустя четверть часа силуэты противника уже маячат в окнах ближайших многоэтажек, а на улицах то тут, то там появляются одинокие уродливые фигуры. Они перебегают из здания в здание, либо осматривают прилегающие к ним дворы и автостоянки. Я замечаю, как ловко молчуны вскрывают запертые двери и выдирают оконные решетки. Пять-шесть ударов острием багра – и в армопластиковых перегородках появляется отверстие. За него тут же цепляется багорный крюк, затем следует мощный рывок и раскуроченная дверь вылетает на тротуар. Боже праведный! Даже штурмовики «Громового Кулака», и те не сумеют проделать такую операцию без применения взрывчатки. А тут, пожалуйста, – мгновение, и проход свободен!
Я ищу глазами в округе железную дверь – примерно такую, какие установлены в подвальных помещениях театра, – но так и не обнаруживаю нигде поблизости подобный архаизм. Досадно. Очень хочется взглянуть, как багорщики разберутся с этой нетипичной преградой.
Впрочем, с какой быстротой они ни проникали бы в закрытые офисы и магазины, сомнительно, что молчуны выламывают в них все двери до единой. Я нарочно засекаю время, за сколько команда из двух багорщиков обследует здание областного филиала Центробанка – а уж там-то, надо думать, крепких дверей навалом. Результат проверки меня несколько утешает. Если парочка монстров умудрилась за пять минут проникнуть во все до единого банковские офисы, значит, этим шустрикам нужно было носиться по его этажам со скоростью реактивных истребителей. Подобной прыти я за ними не замечаю. Следовательно, в большинство помещений они не заглядывают, поскольку уверены, что в них никого нет. Но на каком основании? Полагаются на собственное чутье? Не слишком ли самоуверенно? Ладно, как бы то ни было, но теперь мы вправе надеяться, что проверка Сибирского Колизея завершится не менее быстро и с такими же нулевыми для Души Антея результатами.
Совершив короткую экскурсию по старинному краеведческому музею, первые четыре молчуна появляются на южном краю площади Ленина… и следуют мимо, двинув вдоль по Красному проспекту к филармонии. Однако на подходе еще, как минимум, два или три десятка багорщиков, которые грозятся вот-вот нарисоваться перед театром. Бибенко и Максудов также их видят. Но по нашему уговору мы должны покинуть позиции лишь тогда, когда враги пересекут площадь и ступят на аллею сквера. От того, будет их больше или меньше десяти, зависит, выйдут наши товарищи на боевые позиции или это нам придется прятаться в катакомбах вместе со всеми за неприметной железной дверью одного из подвальных помещений. Такой вот расклад. Ни дать ни взять, партия в кости, на кону которой поставлено семнадцать человеческих жизней.
Из-за зданий на западном краю площади выходят почти одновременно… я даже сбиваюсь со счету, сколько, но явно больше двадцати молчунов. Первая моя мысль при виде их – сорваться с места и броситься бить тревогу. Яснее ясного, что ни о какой игре в прятки с этой оравой не может идти речи. Да и приказ Папаши Аркадия вполне конкретен: пропустить внутрь театра максимум десять противников… Однако я стискиваю зубы и заставляю себя повременить и дождаться, пока вражеский взвод достигнет ключевой отметки. И правильно делаю, что обуздываю свой страх и не нарушаю нашего с товарищами уговора. Дойдя до середины площади, багорщики разделяются на три неравные группы. Одна из них поворачивает направо и шагает следом за «краеведами», что посетили музей и теперь нацелились на филармонию. Вторая – самая крупная, – решительно марширует налево, в сторону еще не обследованного ею обширного квартала административных высоток. Что ни говори, весьма подходящий райончик для столь многочисленной компании. И лишь три молчуна не отклоняются от курса, а направляются прямиком к Сибирскому Колизею. Нет сомнений, что они и будут теми врагами, с кем мы сцепимся в первую очередь, если удача предательски от нас отвернется.
Тройка багорщиков минует памятник и ступает на аллею, что ведет к театральному парадному входу. Я отползаю от края крыши, переворачиваюсь на спину и подаю следящим за мной товарищам знак, дабы те снимали наблюдение и уходили. Как они это делают, я не вижу – в искусстве маскировки эти парни хорошо поднаторели, – но знаю, что Саня и Максуд не прозевали мою команду и сейчас ретируются в театр. Мне тоже следует поспешать. Когда противник войдет в вестибюль, нам нужно уже убраться в подвал.
Все пока идет по плану и у нас достаточно времени на то, чтобы скрыться. Однако бывают порой недоразумения, которые происходят не раньше, не позже, а именно в тот момент, когда ты решаешь вопрос собственной жизни и смерти. Так случается и со мной. Вместо того, чтобы удирать за товарищами в убежище, мне приходится спешно менять план и пожинать горькие плоды собственной безалаберности.
Глупее возникшей у меня на пути проблемы не сыскать! И впрямь, вот бы знать заранее, где споткнешься! Дверь выхода с чердака на вестибюльную крышу запирается на механический врезной замок и обладает довольно тугой пружиной. Зная, что мне предстоит покидать наблюдательный пост в спешке, я решаю упростить себе отступление. Дабы не возиться с выданным мне ключом, я бросаю его изнутри, в замочной скважине, а саму дверь оставляю приоткрытой, вложив между ней и порогом кусок отколотой штукатурки. Эта мелочь и есть моя главная ошибка. Засунь я в косяк что-нибудь покрепче, и все у меня сложилось бы замечательно. Но подобранный мной обломок оказывается слишком рассыпчатым и вскоре переламывается пружинной дверью пополам, будто кусачками. После чего она тут же возвращается на свое законное место, а механический замок защелкивается. Секунда, и ближайший ко мне вход в здание отрезан.
