Я роняю нож на пол и, шатаясь, поднимаюсь на ноги, но тут же обессиленно падаю на колени. Волна нестерпимой тошноты подкатывает к горлу, и меня вырывает. Кашляя и отплевываясь, я утираю лицо портьерой, после чего накрываю ею труп врага, поскольку не хочу смотреть на его истерзанную в клочья морду. Истерзанную не кем-нибудь, а мной – человеком, которого до этого я вроде бы знал как облупленного. Ан нет! Как видите, полностью облупленный Тихон Рокотов выглядит совсем иначе и может за милую душу сам облупить кого угодно. В прямом смысле слова, с помощью ножа и иных колюще-режущих инструментов.
Минутная вспышка убийственного гнева выматывает меня и морально, и физически. Схватись я сейчас с другим багорщиком, вряд ли оказал бы ему бы такое же отчаянное сопротивление. Однако сдаваться без боя после того, как мне довелось почувствовать вкус вражеской крови, будет просто позорно. Я поднимаю нож, вытираю его о портьеру и возвращаю в ножны, а затем, мгновение поколебавшись, подбираю трофейный багор. Если шум нашей борьбы долетел до ушей остальных молчунов, я встречу их более подготовленным. Вот тогда и поглядим, кто здесь, мать вашу, настоящий пожарник!
Впрочем, победить молчуна в багорном фехтовании я могу лишь в случае, если мне повезет прикончить его с одного удара. Максимум, с двух. На долгое размахивание тяжелым, как добротный лом, оружием меня вряд ли хватит. Матово-черное, оно словно выточено из эбонита, но по крепости превосходит его многократно. И кабы еще весило поменьше, уж я бы с ним повоевал. Ну да и такое сойдет. Все лучше, чем один-единственный нож, которым хорошо атаковать исподтишка, но никак не в лоб.
Судя по долетающим в большой зал звукам, багорщики вскрыли-таки подвал и вторглись в него. Но шуруют они там без особого энтузиазма. Я слышу удары по металлу, в которых уже нет той безудержной ярости, с какой эта парочка прорывалась в катакомбы. Глядишь, и впрямь пошумят-пошумят, да пройдут мимо убежища «фантомов». Или я просто выдаю желаемое за действительное, теша себя зыбкой надеждой на лучшее?
Все выяснится с минуты на минуту, а пока нелишне подыскать себе новое местечко, где спрятаться. Как показала практика, хорониться под креслами было не самой удачной идеей. Но куда в театре багорщики точно не сунут свои носы? В какой-нибудь технический люк или вентиляционный короб? И как отыскать их в огромном полутемном зале? Ага, надо проверить оркестровую яму – в ней наверняка есть нечто подобное…
Ничего искать не приходится. Едва я направляюсь к перекрытой пожарным занавесом сцене, как слышу три приглушенных одиночных выстрела. Второй звучит почти сразу за первым, а третий – после небольшой паузы, во время которой можно было успеть раскурить сигарету.
Бах! Бах!.. Бах!
Я, разумеется, готов к тому, что в катакомбах может грянуть канонада, но чтоб такое! Не иначе, где-то в театре прятался еще один отставший от поезда, вроде меня, и он только что нарвался на крупные неприятности. Но даже если он утратил здравомыслие настолько, что пренебрег конспирацией и пустил в ход оружие, почему отстреливается так вяло? И не кричит – чего бедолаге теперь терять-то?
Странные выстрелы. Странный человек, который их сделал. И вполне закономерны последствия у его отчаянного поступка. Лязг и скрежет внизу мгновенно усиливаются. Прогремевшие выстрелы явно не нанесли молчунам ущерб, зато подстегнули к более рьяному обыску катакомб. А спустя еще минуту разражается и давно ожидаемый мной шквал из всех имеющихся у «фантомов» стволов. Автоматные очереди вперемешку с частыми пистолетными хлопками и слышимая сквозь их какофонию многоголосая брань – именно та музыка, которая, в отличие от предыдущих сумбурных аккордов, меня не удивляет. И в какой-то степени даже радует. Признаться, воевать плечом к плечу с товарищами по оружию импонирует мне куда больше, чем игра в прятки, какой я тут занимаюсь в одиночку.
– Наконец-то! – восклицаю я, вторя мечущемуся под потолком эху симфонии войны. – Давно пора, черт бы вас побрал!
Баста! Никаких больше пряток и ползаний! Никакой скрытности, что изматывает нервы похлеще открытой схватки. Никаких ограничений в выборе оружия. И никаких компромиссов с врагом. Разве это не есть великое утешение для солдата, вступающего в свой последний бой?
Я спешу к брошенным мной у входа в зал оружию и амуниции, слушаю канонаду и улыбаюсь. Потому что я – по-настоящему счастливый человек. Все сомнения и страхи в прошлом. Настал час гнева. Чистого безудержного гнева, который надо выплеснуть на врага весь, без остатка. И покинуть этот мир невозмутимым, как сфинкс, без черных помыслов и сожалений о несбывшихся надеждах.
Удастся ли? Скоро выяснится. А сейчас самое время взглянуть, какой переполох мы учинили в «Кальдере», бросив дерзкий вызов ее хозяевам. Уверен, они это просто так не оставят…
Глава 14
Когда я вбегаю в подвал, готовясь пристрелить любого, кто будет разгуливать по нему голышом с багром наперевес, оказывается, что мое вмешательство уже не требуется. Пара изрешеченных пулями уродливых трупов лежит перед дверью, за которой только что скрывались их несостоявшиеся жертвы. И еще три тела – на сей раз человеческих – находятся в тесной каморке по соседству. Все убиты выстрелом в голову. Два из них я не опознаю, ибо до сей поры не встречался с этими людьми. Но поскольку третья жертва – это докторша Ядвига Борисовна, стало быть, находящиеся рядом с ней мертвецы – те самые тяжелобольные, кого она опекала. И кому пять минут назад она пустила по пуле в лоб, прежде чем застрелилась сама. В висок. Револьвер, из которого она это сделала, зацепился предохранительной скобой спускового крючка Ядвиге за указательный палец и служит ярким свидетельством тому, что здесь стряслось.
А стряслось, как я понимаю из подслушанных краем уха разговоров, следующее. Балансирующие на грани смерти больные были напичканы лекарствами, но все равно могли ненароком закричать, потому что почти все время пребывали в бреду. Поэтому, дабы не рисковать, Кунжутов разместил госпиталь в отдельном убежище на случай, если пациенты вдруг выдадут себя криком. Спасать их после этого, само собой, никто не планировал. Мера сия была жестокой, но необходимой – это понимали все «фантомы» без исключения. В том числе Ядвига Борисовна. И тем не менее она решила остаться с больными, хотя ей предлагали накачать их снотворным и присоединиться к основному коллективу. Папаше Аркадию не хотелось терять доктора вместе с теми, кто был так и так обречен на смерть, но она предпочла настоять на своем.
Удача и впрямь могла нам сегодня улыбнуться. Ворвавшиеся в подвал враги действительно вышибали не все двери подряд, а только те, которые вызывали у них подозрение. Приют больных они и вовсе так легко не отыскали бы. Прежде чем запереться в главном укрытии, полковник распорядился придвинуть ко входу в госпиталь тяжелый контейнер из-под театральных декораций. Он полностью загородил собой тупичок, в котором находилась госпитальная дверь. Обнаружить ее после этого при беглом осмотре стало попросту нереально. Сами «фантомы» тоже хорошо замаскировались, прикрепив поверх своей двери стеллаж с инструментами. Уловка была далеко не идеальной, но ввести молчуна в заблуждение, возможно, смогла бы.
