То-то и оно.
Нежелание Кунжутова поддержать Ольгин план пропадает, как только акромегалы врезаются в последнюю разделяющую нас преграду – квартал административных высоток. Пылевое облако докатывается до площади, где смешивается с дымом и окутывает все вокруг густой непроглядной завесой. Приговорившая нас к смерти Душа Антея словно завязывает нам перед казнью глаза. Очень милосердно с ее стороны. Одно плохо: все терзающие меня сейчас фобии – а их, уверен, никак не меньше дюжины, – обостряются с удвоенной силой. Огромные тени маячат в серой пелене под аккомпанемент грохота падающих зданий, а я стою в сгущающемся мраке и чувствую, как мой и без того неважнецкий боевой дух окончательно улетучивается. И потому донесшийся из окон фойе долгожданный приказ к отступлению радует меня, словно известие о выигранном в лотерею джек-поте.
Услышав призывные крики Тукова и Хакимова, Дроссель победоносно хохочет и на радостях хлопает меня по плечу. Повторять для нас приказ, разумеется, не нужно. Мы бросаемся к лестнице во все лопатки и слышим, как акромегалы уже давят со скрежетом подбитый транспорт и ломают в сквере последние уцелевшие деревья. Не исключено, что приказ Папаши безнадежно запоздал и нам не успеть вырваться из театра до того, как его стены рухнут. Однако мы стараемся об этом не думать, ибо проку от подобных провокационных мыслей сейчас нет…
Снявшиеся с позиций и готовые к отступлению «фантомы» вновь собираются у баррикады. Мы с байкером поспеваем туда почти одновременно с покинувшими катакомбы Элеонорой, Яшкой и Эдиком, коих вывели из подвала Ольга и Сквайр. Кухарка и юноша явно не в восторге от того, что их выгнали из убежища, и дрожат так, будто соревнуются между собой, у кого это получится сильнее. Верхолаз Яшка не боится высоты, но сегодняшнее испытание оказывается для него чересчур суровым. Эдика несет Сидней. Мальчик обнимает его одной рукой за шею, а в другой держит планшет, без которого я нашего художника еще ни разу не видел. Англичанин то и дело морщится – видимо, дает о себе знать сломанное ребро, – но не желает перепоручать свою бесценную ношу кому-то другому.
Кунжутов опирается на плечо Кондрата. Ефремов, судя по всему, немного оклемался и готов двигаться самостоятельно. Куда именно нам предстоит бежать, мы с Дросселем понимаем без лишних вопросов. Указывая в южное окно вестибюля, полковник разъясняет дожидающимся нас «фантомам», каким образом лучше всего достичь входа в метрополитен на том краю площади. Дабы его расслышали, Папаше приходится надрывать голос. Царящий снаружи грохот не позволяет нам общаться друг с другом в нормальном тоне.
Байкер не слушает краткий инструктаж, а забирает у Тукова тяжеловатый для того ручной пулемет «Гадюка», затем находит в арсенале второй такой же и вешает его себе за спину. После чего распределяет боеприпасы. Магазины «Гадюки» весят намного легче «тугаринских», поэтому их поручено нести Элеоноре и Ефремову. Последнему – в нагрузку к его кейсу с оборудованием. Достается один магазин и Яшке. Он крепко вцепляется в доверенный ему груз и таким образом немного унимает свой мандраж. Женщине, однако, это не помогает. Ее плечи продолжают дрожать даже несмотря на то, что в каждой руке у Леопольдовны находится по увесистому контейнеру.
Никто, само собой, не предлагает присесть на дорожку – теперь для нас дорога каждая секунда. А еще на всех входах в метро стоят железные решетки, вскрытие которых также требует времени. Как только все мы оказываемся в сборе, Кунжутов, махнув рукой, командует «за мной!» и, поддерживаемый Кондратом, ковыляет к парадным дверям через брешь в баррикаде. От крыльца до нужного нам входа на станцию не больше двухсот шагов. Как далеко от нас сейчас акромегалы, неизвестно, но, судя по грохоту, их троица уже явно на подходе к театру.
Все мы, кроме, может быть, детей, понимаем, что наша пробежка до метро рассчитана больше на авось, чем на трезвый расчет, сделать который в непроглядной мгле совершенно нереально. Но я и не предполагал, что удача отвернется от нас буквально на пороге. Едва Кунжутов и Кондрат выходят на крыльцо, как корпус вестибюля содрогается от сокрушительного удара, колонны все как одна подламываются и портик обрушивается на лестницу грудой многотонных обломков. Слышится надрывный отчаянный вопль, моментально потонувший в шуме обвала, и полковник с боксером исчезают, будто их и не было…
Идущие следом за ними Ефремов, Туков и Дроссель еще только приближаются к дверям, а я и остальные пересекаем баррикаду по загроможденному разбитой мебелью проходу, когда нас обдает облако ворвавшейся снаружи пыли. Мы как один застываем на подкосившихся от испуга ногах и ударяемся кто в крик, кто в ругань. Еще мгновение назад лидер «фантомов» и его помощник шли во главе группы, и вот уже на их месте высится курган из серых глыб. Они шутя выдавливают двери, а те, что помельче, закатываются в вестибюль, вынуждая академика, Мишу и байкера броситься обратно как ошпаренных.
– Назад!!! – орут в один голос Туков и Дроссель. Лев Карлович тоже кричит, но понять, что именно, невозможно. Да это и не обязательно – все и так очевидно. – Назад! В фойе!
Три месяца жизни в кромешном Аду научили «фантомов» подчиняться приказам, не задавая лишних вопросов. Замыкающие группу Ольга и несущий Эдика Сквайр не видели из-за баррикады, как рухнул портик, но на предупредительные окрики реагируют молниеносно: разворачиваются и бегут в глубь театра. Я, Максуд, Элеонора и Яшка следуем их примеру и, перепрыгивая через валяющиеся повсюду кресла, чешем туда же. Едва не придавленные глыбами Ефремов и двое «фантомов» наступают нам на пятки и продолжают наперебой поторапливать нас. Что, в принципе, лишнее. Обуянные страхом, мы несемся прочь из вестибюля чуть ли не наперегонки.
Проникающий в окна бледный свет заслоняет огромная тень, и здание содрогается повторно, да так, что пол уходит у нас из-под ног. Потеряв равновесие, мы с Туковым валимся на пол и не вбегаем, а закатываемся в фойе по гладкому мраморному полу. Прочие участники забега оказываются устойчивее нас и даже помогают нам встать. Байкер рывком поднимает меня за шиворот, но я не оскорбляюсь такой беспардонности в свой адрес. Наоборот, премного благодарен железноголовому другу, поскольку с моими отбитыми голенями мне не удалось бы подскочить с пола так расторопно.
И первое, что я вижу, встав на ноги, это выпученные от ужаса глаза товарищей, пялящихся туда, откуда все мы только что удрали. Я оборачиваюсь и превращаюсь в такого же ошарашенного наблюдателя. Ненадолго – лишь на несколько мгновений; несмотря на потрясение, я помню: топтаться на месте некогда. Но взирать равнодушно на то, что творится в вестибюле, не получается даже у Дросселя. Он, как и остальные, тоже оглядывается и замирает истуканом рядом со мной.
Поверх горы кресел отныне громоздятся каменные обломки, а их попирает чудовищная конечность акромегала, что проломила часть стены и потолок аккурат над баррикадой. Нижнее колено опоры (мы видим ее едва ли на треть) напоминает в сечении гигантский рельс. Тяжеленная ступня шагохода похожа на взрывоустойчивый люк от шахты для запуска баллистических ракет и весит, наверное, не меньше. Под такой внушительной пятой баррикада трещит, крошится и утаптывается чуть ли не вдвое. Помнится, при первом взгляде на нее она показалась мне неприступной. Что ж, тогда мне было попросту невдомек, какой монстр приступит к ней спустя сутки.
