Разумеется, я не могу не обратить внимание на то место, где заканчивает свой путь верхняя Обь. Воронка, куда она изливается, расположена восточнее и представляет собой уникальное природное явление. Диаметр ее, судя по всему, довольно велик, поскольку за границы провала река уже не выходит. Клокочущий водоворот столь свиреп, что его мощи вполне хватило бы на обслуживание гидроэлектростанции. Из-за его шума не слышен Обский водопад, который отсюда вдобавок и не виден. Лишь водяная пыль вздымается над заслоняющими его высотками. Она и выдает местонахождение этого колосса.
В неторопливом вращении такой массы воды есть нечто завораживающее. Созерцать сей бесконечный процесс не менее увлекательно, чем водопад, хотя последний, безусловно, выглядит более грозно и разрушительно. Рассматривать оголившееся речное дно тоже крайне интересно. Сроду бы не подумал, что наш город пересекает с севера на юг грандиозная свалка. И впрямь, чего на ней только нет! Ни дать ни взять, второй музей истории Новосибирска, разве что экспонаты в нем располагаются слишком уж хаотично.
Однако не нужно забывать, что, пока я таращусь на водоворот, кто-то может следить за мной. Разузнав все, что требуется, я покидаю свой наблюдательный пост и возвращаюсь обратно, в погребенный под руинами «Речной вокзал»…
Измотанные многочасовой битвой товарищи воспринимают мою идею отсидеться на станции до темноты без возражений. Выстрелив в потолок последнюю осветительную капсулу, устраиваемся прямо на перроне. Стаскиваем в угол покрытые мягкой обивкой скамейки и, сдвинув их попарно, сооружаем кушетки. Лежачих мест хватает на всех, хотя обстоятельство это отнюдь не радостное. Еще сегодня утром клан Папаши Аркадия не расположился бы здесь с таким комфортом и кому-то из «фантомов» пришлось бы отдыхать на гранитном полу. Но уж лучше бы я отдавливал себе бока на нем, чем нежился на удобной лежанке и думал о тех из нас, кому не посчастливилось дожить до этой спокойной минуты.
Эдик не спит, хотя любой другой ребенок на его месте после всех пережитых треволнений уже дрыхнул бы без задних ног. Взобравшись на кушетку, он прислоняется к стене и вновь берет в руки планшет. Теперь стилус художника двигается неторопливо, не сказать лениво. Я подхожу и с замиранием сердца ожидаю опознать на табуле тех двух мертвецов, которых малыш не успел тогда дорисовать. Но, оказывается, он не стал завершать предыдущую работу, а приступил к новой.
Что на ней будет изображено, пока неясно. Но раз Эдик не спешит, значит, как минимум, в ближайшие полчаса его очередное пророчество не свершится и нам еще удастся над ним поразмыслить. И, как хочется надеяться, предотвратить беду, если ясновидящий ребенок вновь напророчит чью-либо гибель. Возможно, те мертвые тела под колесами Сурка и остались недорисованными потому, что мы избежали новых жертв, успев удрать от погони. В то время как двигайся мы по тоннелю в обычном темпе, наверняка добрались бы до «Речного вокзала» не ввосьмером, а вшестером. Да, определенно здесь прослеживается логика. Это на метаморфозы Бивня мы повлиять не в состоянии, а на собственную судьбу вполне можем. Надо только правильно и своевременно расшифровывать Эдиковы предсказания.
До наступления темноты – пять часов. Я предлагаю нести вахту по часу и провести жеребьевку, кому в каком порядке это делать. Однако Хакимов вызывается дежурить добровольцем до тех пор, пока он сам не попросит его сменить.
– Вряд ли у меня получится сегодня уснуть, – мрачно вздыхает пожилой коммунальщик, спускаясь на рельсы, откуда лучше просматриваются тоннель и мост. – Да и не хочется проспать, возможно, последний закат в своей жизни.
– Как знаешь. – Я не противлюсь. – Но если начнут слипаться глаза, растолкай меня, я тебя сменю…
Я накладываю на ноги свежие бинты и чувствую себя вконец разбитым, поэтому уверен, что бессонница мне не грозит. Но едва ложусь на кушетку и закрываю глаза, как понимаю, что рано обрадовался. Усталость усталостью, а расслабиться после многочасовой нервотрепки и в преддверии новых злоключений никак не получается. Я вытягиваюсь на мягкой лежанке, но продолжаю оставаться напряженным и скованным. Мне лень пошевелить даже пальцем, мышцы ноют, и все-таки сегодня этого явно недостаточно, чтобы уснуть. И даже когда беснующийся за завалами Сурок наконец-то угомонился и грохот стих, это мне тоже не помогает.
Проворочавшись полчаса в тщетном ожидании дремоты, я в итоге плюю на это бесполезное занятие и усаживаюсь, прислонившись, по примеру Эдика, лопатками к стене. После чего замечаю, что из всех «фантомов» смогли уснуть лишь Дроссель и Сквайр. Ефремов, Ольга и Туков лежат с открытыми глазами, пялятся в потолок и, судя по одинаково мрачному выражению лиц, размышляют о грядущей ночи. Расхаживающий по путям взад-вперед Максуд крутит в пальцах автоматный патрон и тоже погружен в невеселые раздумья. Эдик, наморщив лоб, продолжает рисовать, занимаясь этим по-прежнему неторопливо, хотя и старательно. Хочется пойти взглянуть, чем он решил напугать нас на этот раз. Но я пересиливаю искушение. Просто боюсь сделать на основе незаконченного рисунка ложные догадки и трепать из-за них понапрасну нервы, которые и так на взводе. Пусть художник сначала допишет картину, тогда и посмотрим, какую именно мысль он пытается до нас донести.
Мое присоединение к группе бодрствующих вызывает некоторое оживление.
– И вам не спится, товарищ капитан? – любопытствует Миша. Я не отвечаю. Странный вопрос. Как будто это и так непонятно. А Туков радуется выпавшей возможности поговорить, поскольку ему явно надоело слушать гнетущую тишину.
Я указываю на спящих Дросселя и Хилла и подношу палец к губам: дескать, давайте, товарищ рядовой, не будем мешать другим отдыхать. Миша кивает, что понял, но полностью замолкать не намеревается и лишь понижает голос до полушепота:
– Знаете, о чем я давно думаю, товарищ капитан? – продолжает Туков, свешивая ноги с кушетки и поворачиваясь ко мне так, чтобы его было лучше слышно. – Если разумная мантия так рвется нас уничтожить, значит, она боится, что мы можем сорвать ее планы. Но каким образом нам это удалось бы? Неужто нескольким обычным людям по силам остановить катастрофу, которую готовит Душа Антея? И коли так, то не исключено, что решение этой задачи лежит прямо у нас перед глазами. А мы до сих пор не нашли его только потому, что не пытались искать. Но если внимательно приглядеться и пораскинуть мозгами, наверняка у этой заразы отыщется уязвимое место или, на худой конец, подсказка, где его можно обнаружить.
– Слабые места есть у всех, в том числе и у Mantus sapiens, – отвечаю я. – Только у нас не осталось ни сил, ни времени, чтобы искать у нее ахиллесову пяту. Так что, по большому счету, разумная мантия зря беспокоится. Это в кино бравые парни, как мы, обычно находят в последний момент выход из любого безнадежного положения и спасают мир. Ну ведь на то оно и кино. А в жизни, как правило, все гораздо прозаичней. В общем, трепыхайся не трепыхайся, боюсь, эту войну мы уже проиграли. Можно, конечно, продолжать тешить себя надеждами, но в нашем случае итог давно известен. Как заметил сегодня утром Лев Карлович, сама Земля не желает нас больше носить. И даже если нам с тобой, Миша, каким-то чудом повезет уничтожить Бивень, через месяц, а то и раньше, на его месте вырастет новый. Или где-нибудь возникнет еще одна «Кальдера». Или не одна, а сразу несколько – кто скажет, что подобное невозможно?
