Решившись, я поднял глаза на стоящего надо мной гомункула.
— Ты спас меня! — прокричал Мровкуб. — А я спасу тебя.
Он ловко перепрыгнул через мои ноги и вцепился в Оливье. Пытаясь сбросить архивариуса, хранитель вкуса привстал с сиденья. Кружась и пошатываясь, будто танцуя, они вывалились в проход между трибунами.
— Еще встретимся! — попрощался архивариус.
Следом за словами из его рта вырвалось пламя. Огонь мгновенно перекинулся на тело. Загорелись ноги с руками. От жара задымился зеленый камзол Оливье. Хранитель вкуса вскрикнул, отчаянно пытаясь вырваться. Безрезультатно. Мровкуб продолжал сжимать его в объятиях, одной рукой зажав ему рот.
Пламя охватило обоих. Языки огня дотянулись до блестящих сапог.
— Спасибо. — прошептал, я сглатывая слезы.
Трибуны выли и кричали. Птицы носились над прозрачным шаром вперемешку с желтыми обручами.
Я со страхом смотрел на Оливье. Усы обгорели, кожа на лице вздулась. Гомункул пострадал не меньше. Похожий на обожженную головешку. Его ослабевшая рука сползла с изуродованного лица хранителя вкуса и, я поймал его взгляд. К своему ужасу, вместо его единственного глаза я увидел красное пятно. Без радужки, без склеры, без зрачка.
Бледные губы Оливье вздрогнули и сложились в протяжное «ЕЦ».
Вскрикнув, я вскочил.
— Борись! — завопил Евлампий.
Шум арены пропал, трибуны потемнели. Между ними проскочило зеленое свечение. За сцепившимися, охваченными огнем фигурами, я увидел каменный гриб. Он пульсировал, сияя насыщенным изумрудом.
Я бросился вперед, в безумной попытке дотянуться до них.
— Гад! Я жить хочу! — дико заорал я.
Меня пронзила жгучая боль. Скрючившись, я вцепился в парапет не в силах разогнуться или сделать шаг. Мое тело разрывало на куски.
В ушах звучал мой собственный голос.
— Я посвящаю свою жизнь хранению вкуса. Беру в свидетели своего учителя— бессмертного духа. Ставлю свою жизнь, свой дух и все чем являюсь на службу искусству вкуса! Соединяю свою жизнь, свой дух с бессмертным духом хранителя вкуса! Мы становимся неразделимы! Его жизнь, моя жизнь. Его дух, мой дух! Навсегда!
Последнее, что я почувствовал, как яростный огонь сжигает шею, и потерял сознание.
Открыв глаза, я понял, что все еще жив и нахожусь в своем собственном теле. Сильно болела шея и лоб. Приподнявшись на локте, я огляделся. Я лежал рядом с парапетом у крайнего сидения. На боку, прислонившись головой к стенке балкона. Дотронувшись до лба, я посмотрел на ладонь. Кровь.
— Ты ударился, когда падал. — подсказал Евлампий
— У него не получилось. — выговорил я.
В проходе на лестнице лежало два обгоревших тела. Над ними все еще подымался зловонный дым.
— Не совсем. — неуверенно проговорил голем.
— Что значит не совсем? — забеспокоился я.
— Слева. — подсказал Евлампий.
Я повернул голову. На моем левом плече, прицепленный к черной цепочке, сидел сморщенный карлик, напомнивший мне кощея.
— Что уставился, крысеныш! — злобно запищал он.
Я зажмурился. Не может быть! Этого не может быть!
— Главное, что мы победили! — воодушевленно проговорил голем, пытаясь похлопать меня по плечу. — Теперь, все имущество Оливье, в том числе символ свободы — наш!
— И что? — чуть не плача, спросил я.
— Ты победил! Мы выиграли! Мы освободим всех оборотней и спасем тридцать миров и никакой бессмертный дух нам не помешает! — закричал Евлампий.
Заключение
Она перескочила через камень и бодро зашагала по тонкой тропке, поднимающейся на холм. Заходить через главные ворота не хотелось. Слишком много посторонних глаз. Магистрат, наверняка, разослал своих миньонов повсюду и они не успокоятся пока не вернут ключ.
— Только, это вряд ли. — пообещала Оксана.
Защитница чувствовала, что кольцо сжимается и ее визит в резиденцию Ордена станет последним, но другого выхода не было. Сейчас, безопасно попасть в схрон чистилища, она могла лишь оттуда. Иначе, ее схватят раньше, чем она пересечет зал ожидания.
Приблизившись к старой, замшелой стене, Оксана, с трудом проглотила вставший в горле ком. Слишком много воспоминаний хранила обитель защитников. Таких трогательных, романтичных и чистых. Приятных и удивительных мгновений. Неповторимых, навсегда ушедших в прошлое ностальгических времен. Что сдержаться, едва хватало сил.
Пройдя вдоль каменной кладки, она нащупала неприметный выступ и просунув пальцы, прошептала:
— Пусти глупую странницу, старый привратник.
Стена пошла рябью. Оксана почувствовала мягкое пожатие, и руку выплюнуло наружу. Камни выдвинулись и ткнулись в колени защитницы. Мягко, но неживой силы хватило, чтобы отпихнуть ее от резиденции.
Потайной ход не открылся.
— Ты рад, но не разрешаешь мне войти? — удивленно спросила она.
Засохший, между древних булыжников, раствор вспучило. Строительная смесь покрылась белесыми пузырями, стала жидкой и потекла. Прямые линии изогнулись и цементный состав превратился в кривую, похожую на перекошенную улыбку.
— Так. — протянула Оксана.
Ее тон, из ошеломленного, стал раздраженным.
— Я в любом случае войду.
Раствор втянулся в кладку. Стена снова обратилась монолитной каменной баррикадой. Потемнела, потеряв все внешние признаки магии.
Защитница покачала головой.
— Прости, это не поможет. — сказала она, складывая перекрещенные руки перед лицом. — Я пойду запрещенными путями!
Резиденция почернела еще больше.
Оксана вгляделась в яркое, голубое небо через растопыренные пальцы. Осеннее солнце пекло со всех сил, но уже почти не грело. Зато света давало с избытком. Серая тень от стены распласталась далеко вниз по холму.
Защитница опустила руки и осмотрелась.
В отдалении, темным строем стояли колдуны в плащах с глухими капюшонами. Они не двигались и не шевелились.
— Пришли. — прошептала Оксана. — Ждете? Ну, ждите. Хотите, чтобы я зашла? Хорошо. Так и поступлю.
Она поправила, свалившуюся на глаза, челку и крикнула:
— Я буду послушной девочкой!
Чародеи молчали. Окружив резиденцию защитников, они ждали одного им ведомого знака.
— Архимаг с вами. — проворчала она, и повернулась к стене.
Взмахнула руками и потянула к себе тень. Серый силуэт изогнулся, распадаясь на темнеющие слои. Смялся, как неаккуратно сложенное покрывало.
Защитница сжала кулаки.
