– С тобой нормально обращаются? – спросил Чисхолм.
– Я видела только Райана и Перри. А они всегда ко мне добры.
– Это хорошо. – Он кивнул.
Принимая во внимание его состояние, наверняка кивок потребовал от него титанических усилий.
– Они славные люди, Перри с Райаном. Нам бы побольше таких.
– Думаю, у нас их много. Тот факт, что создано поселение и оно живет, работает…
– Да, это достижение. Тебе рассказывали про строительство в Пасти?
– Хотела бы я участвовать в нем. А то пока я просто обуза для колонии. Света засунула меня подальше, словно пару старых туфель, какие не хочет видеть больше.
– Я указывал ей на возможную пользу от тебя. Даже безо всякой формальной власти ты была бы очень полезным советником. Но Света не желает слушать.
– Нам, как никогда, нужно единство.
– Так я и сказал ей. Хуже то, что, как я думаю, она и сама видит пользу от тебя. Светлана, может, и гордячка, но уж точно не дура.
– Да, это верно, – согласилась Белла невесело.
Чисхолм долго смотрел в потолок, словно заблудившись взглядом в мозаике выщербленной и выцветшей плитки.
– Я по-прежнему верю, что ты можешь принести пользу колонии. Потому и захотел увидеться с тобой. Наверное, Райан сказал тебе, что у меня осталось немного времени. Еще недавно меня беспокоили лишь головные боли и я ощущал давление за глазами. А теперь чувствую себя иначе. Будто в другой комнате, другом месте. В памяти всплывает очень странное, а сны еще странней – и я вижу их наяву. Все кажется таким ярким. Смотрю на плитку и будто проваливаюсь в бесконечность. Я всегда любил Мингуса, но сейчас слышу в его музыке то, о чем и не мечтал. В нем раньше виделось море, а теперь – океан: глубокий, таинственный, чудесный. Я могу плыть в Мингусе целую вечность.
Белла посмотрела на изображение мозга.
– Тебе нравится смотреть на это? Или оно здесь ради меня?
– Нет, тебя бы я радовать подобным не стал. Мне нравится наблюдать свою погибель.
Наверное, ее лицо невольно выдало отвращение – судорогой, сокращением мышц.
– Белла, это мое чудовище. Я имею право знать его в лицо.
– Конечно, – согласилась она смущенно.
– Оно убьет меня. Райан говорит – уже скоро. Но меня до того заморозят. Я уже дал согласие. Превращусь в «ледяного ангела», как Майк Такахаси. Когда припадки станут неконтролируемыми, я позволю убить меня.
Белла кивнула, а что тут скажешь?
– Думаешь, разницы нет? Ну да, смерть есть смерть, и все равно, заморозили тебя потом либо сожгли.
– Не говори так. Если Райан заморозит тебя, то, возможно, тебя смогут оживить, когда вернемся домой.
– Дома не существует. Белла, уже – будущее, что бы календарь ни говорил нам. И уж лучше нам ехать на этой штуке до конечной остановки.
– И что будет, когда мы попадем туда?
Чисхолм закрыл глаза и заговорил очень тихо:
– Белла, мне нужно кое-что сказать тебе. Потому я и заставил тебя ехать ко мне.
– И что же? – спросила она, заинтригованная.
Его губы сложились в лукавую улыбку.
– Никто больше не услышит этого от меня. Даже Райан. И уж во всяком случае, не Света. И рассказываю, чтобы дать тебе кое-что недоступное и неизвестное ей.
– Зачем? – выдохнула она.
– Потому что однажды Света придет к тебе за этим. У тебя окажется то, в чем нуждается она, и ты сможешь диктовать условия.
– И как мы обе узнаем, когда это «однажды» наступит?
– Вы узнаете, – сказал Джим с той же лукавой усмешкой. – Уж поверь мне – узнаете.
* * *
Крошечная искорка поползла от светлого пятна – Крэбтри – в необъятную тьму, окружавшую поселение. Из окна на самом высоком ярусе башни, над центрифугой, Светлана наблюдала за тем, как трактор, покачиваясь, уходит вдаль, уменьшаясь и тускнея, – пока вовсе не скрылся из виду. Лишь тогда она позволила себе расслабиться.
Последние шесть часов она изнывала и не находила себе места. Эта женщина снова явилась сюда, в дом, выстроенный Светой с таким трудом. Не было выбора – пришлось допустить ее возвращение из изгнания, пусть и столь кратковременное. Привезти ее Светлана послала Перри. Он же свой и не станет болтать с ней зря. К тому же еще и Райана с медиками потребовалось вовлечь. Остается лишь полагаться на их умение хранить тайну. Но никто другой не должен узнать о том, что изгнаннице позволили ступить в Крэбтри и разрешили поговорить с умирающим Чисхолмом.
– Для нее изгнание – пытка, – заметил Эксфорд, стоящий позади Светланы и чуть справа, так что она видела его отражение в стекле: зеленый халат, флекси под мышкой.
За его спиной, с уменьшенной яркостью, чтобы не мешать наблюдению из окна, на всю стену проецировалась передача с Пасти в реальном времени: чудовищные шестерни, динамо-машины, залитые светом многочисленных прожекторов. Люди в скафандрах, крохотные по сравнению с огромными механизмом, стояли среди переплетения кабелей толщиной в ногу. Там, внизу, не ощущалось недостатка энергии, пусть ее и сложно было направить в Крэбтри.
– Я спросила тебя про состояние ее здоровья, а не про твои взгляды на ее наказание.
– Ее хотели изгнать, а не наказать, – ответил Эксфорд резко. – Я помню. Я присутствовал, когда принималось решение.
Светлана сердито отвернулась от окна и встала, уперев руки во вздувшийся живот. Китаец вырастил в котле новую одежду для начальницы – сурового, простого покроя.
– Ты хочешь сказать, она должна купаться в роскоши, пока мы прозябаем и голодаем?
– Я хочу сказать, что ты должна понимать, как именно поступила с ней. Если хочешь помучить – есть способы дешевле и проще. Мы можем привезти ее в Крэбтри втайне от всех – как сегодня, – найти уютную маленькую каморку и закрыть Беллу там, без доступа к окружающему миру. Честно говоря, по-моему, это куда логичней нынешнего положения дел.
– Райан, иди к черту!
– Если ты недовольна моим видением ситуации – можешь уволить меня.
Он был единственным человеком на Янусе, способным критиковать ее в открытую и нисколько не заботиться о последствиях. Света и ценила, и ненавидела его за это. Он был ее совестью.
– Я дала ей флекси. И книги.
– Флекси умер год назад.
– Сейчас у нас нет лишних.
– Сейчас нет. Но год назад, возможно, мы и могли бы выделить один. Но ты отказала мне.
– Ей еще повезло, что мы не казнили ее, как Херрика и Шантеклера. Ты и в самом деле считаешь, что она совершила меньшее преступление?
– Порой, когда я в особо в скверном настроении, считаю, что не меньшее. Но я не позволяю приступам дурного настроения влиять на мои поступки.
